Виталий Мельников: ‹…› мне следовало бы ответить, что, посмотрев еще мальчишкой «Броненосец «Потемкин», я был потрясен знаменитой сценой на лестнице и дал себе клятву стать режиссером... Только дело осложняется тем, что живы и здоровы мои однокурсники, которые меня разоблачат. Они-то прекрасно помнят, что я был принят во ВГИК исключительно потому, что не видел «Броненосца», не знал, кто такие Эйзенштейн, Довженко и Пудовкин. А все трое, отмечу в скобках, сидели в приемном комиссии, перед которой я предстал в 1946 году.                           Виктор Демин: Их не смутила ваша... малая осведомленность? 
В. М.: Прогрессивная педагогическая мысль во ВГИКе тех лет билась над теорией «чистого листа». Имелось в виду следующее: абитуриент, хорошо разбирающийся в истории и теории кино, то есть серьезно готовивший себя к кинематографической профессии, уже на корню не годится для учебы, так как заражен стереотипами и предвзятостями, которые из него трудно будет вышибать. Вывод: принимать во ВГИК надо людей неосведомленных, наивных. Лучше всего — из «глубинки». В процессе обучения останется в них, как в пустой бурдюк, влить нужное вино. Я оказался идеальным кандидатом. Особенно радовал я комиссию по контрасту с поступавшими фронтовиками. У них, прошедших пол-Европы, повидавших огонь, смерть и медные трубы, с наивностью, прямо скажем, было неважно... ‹…›
Но самое главное тогда происходило в единственном просмотровом зале — там день и ночь трещал проекционный аппарат. Зарытая на время эвакуации ВГИКа фильмотека отсырела в земле, а этикетки на коробках сгнили. Киноведам приходилось пересматривать и систематизировать заново сотни километров советских, западных, немых, звуковых, гениальных, бездарных, классических и безвестных фильмов. Пробраться в темноту этого зала и затаиться — была заветная мечта каждого из нас. Но ужасно мешал учебный процесс — различные лекции и семинары. Сидя в этом зале, я как раз и понял, что такое режиссер, и очень удивился.

В. Д.: Но ведь вы поступали именно на режиссерский?
В. М.: Да, только я всегда считал самой главной фигурой в кино директора картины. Окончив школу и посоветовавшись с одноклассниками — дело было в селе Самарово, в устье Иртыша, где теперь качают нефть, — я решил на директора картины не замахиваться, а на режиссера — куда ни шло. ‹…›

В. М.: ‹…› Теперь, наверное, перейдем к той встрече, с кинематографом, которая якобы, решила мою судьбу?                  В. Д.: Ну, переходите... 
В. М.: Год сорок четвертый. Я состою в агитбригаде районной самодеятельности. Наша бригада разъезжает на неводнике — длинной многовесельной лодке. Мы даем концерты в рыбачьих становищах, а также показываем кино. Фильм у нас один-единственный — «Боевой киносборник № 7». И вот этот единственный фильм утонул в самый разгар нашей культурной миссии, так как неводник романтически перевернулся в одну непогожую ночь. За кручение ручной «динамки», а также за сохранность пленки отвечал я. Поэтому на утро при помощи местных жителей я почти весь фильм из Иртыша выловил и просушил. До сих пор удивляюсь, как не сползла эмульсия, когда витком за витком разматывалось это хозяйство и развешивалось на жердях, служивших обычно для просушки сетей. Я и так знал фильм наизусть, а тут изучил уже каждую клеточку. И вот на приемных экзаменах во ВГИКе кто-то из великих попросил меня пересказать какую-нибудь картину. С патологической точностью, с потрясающими подробностями я пересказал весь «БКС № 7». Мимоходом я называл общее количество планов в каждом ролике и количество кадриков в любом крупном плане. У членов комиссии лица выражали нечто странное.
Помнится, один из них утер слезу. Это был Сергей Юткевич, он-то и взял меня во ВГИК. «Боевой киносборник № 7» был, оказывается, его детищем.

В. Д.: Новая версия, почему вас взяли во ВГИК?
В. М.: Зато теперь у вас будет целых две. ‹…›

Дёмин В. Виталий Мельников. Три беседы с режиссером. М.: БПК, 1984.