Первый свой фильм, «Седьмой спутник», я делал вдвоем с Григорием Ароновым. Он был человеком бедным, и я, живший в обеспеченной семье, понимал, как для него важно, чтобы фильм вышел. Поэтому не возражал против некоторых уступок. Но это единственный случай, когда я согласился что-то существенное изменить. Позже я не принимал от чиновников никаких замечаний. Пропускал их мимо ушей и, если для виду иногда что-то убирал, то потом все равно восстанавливал.
Про меня врут, что под давлением руководства я резал, сильно сокращал свои картины. Ни в одном моем фильме нет места, про которое мог бы сказать: «Я сделал его хуже, я его испортил». Можете спросить об этом у Фрижетты Гукасян. С ней мы долго работали в одном объединении. Кроме «Седьмого спутника», никогда не переделывал своих картин. ‹…›
А «Седьмой спутник», хотя и вышел, но потом все же был изъят из проката по распоряжению спецорганов. В нем ведь революция и жестокость были объединены. Центральные эпизоды фильма посвящены заложникам — их вытаскивали из домов и арестовывали за одну только их принадлежность к дворянству или буржуазии; расстреливали без всякого суда, выкрикивая ночами по спискам. Эпиграфом к фильму я взял цитату из засекреченного постановления ВЦИК: «Не око за око, а тысячу глаз за один, тысячу жизней буржуазии за жизнь вождя. Да здравствует красный террор!» Картину могли запретить за один этот титр.
Мне же налгали, что все копии фильма потеряны. Представляете — потеряны сразу во всех фильмотеках, в том числе и на «Ленфильме»! Даже вдова Андрея Попова не могла на его творческий вечер достать фильм, ей из ЦК дали только одну часть.
Я верил, что фильм потеряли, и о том, что он изъят, совершенно не догадывался. Только году в восемьдесят седьмом, когда у меня был творческий вечер в «Останкино», мне принесли постановление, где стояло двадцать пять резолюций неразборчивым почерком. Я показал эту бумагу зрителям в зале: «Вот как выглядит документ об изъятии», мне похлопали, операторы все сняли крупным планом, все эти двадцать пять подписей. А через несколько дней мне позвонил какой-то дяденька, большой начальник на первом канале телевидения, и сказал, что, если я буду настаивать на том, чтобы это пошло в эфир, то, конечно, они все оставят, но редакторша, которая этот документ принесла, будет уволена. Она не имела права мне его показывать. И тогда я сказал: «Ладно, убирайте, что же человека увольнять».
Герман А. Они подумают — у нас салфеток в стране нет // Экран и сцена. 2001. № 8. Февраль-март.