...На траве лежит юноша. Тишина, спокойствие, безлюдье. Это первые кадры картины. Еще ничего не известно об этом человеке, даже его имя. Тихо, скромно, навязчиво звучит мелодия во флейтовом изложении, музыке — безысходная, вечная печаль. И сама эта мелодия как-то внелична, отстранена от конкретности кажра. Классическая музыкальная тема сразу же привносит в рассказ новое измерение. Равно связанная с прошлым, настоящим и будущим, она заслуженно претендует но, чтобы в контексте фильма стать одной из законных точек отсчета, одним из критериев оценки совершающегося. ‹…›
По существу весь фильм заполнен звучаниями, это как бы раскрепощенный мозг современного человека, в котором вечно звучит какое-то попурри из невзыскательно отобранных и бог несть куда влезших в память мелодий. Неотфильтрованность музыкальных образов не есть отказ от системы, от заданного принципа. Напротив, здесь проявляется последовательно развертывающаяся мысль. Музыка фоновая — это особая стихия, живая, свободная. Вольно отобранные фрагменты, отдельные фразы из популярных в 30-е годы мелодий, таких, как «Рио-Рита», «Брызги шампанского», из опер Вагнера и Верди соседствуют в музыкальной фонограмме со старинным русским романсом звучаниями музыкальной шкатулки, старинной клавесинной музыкой, экзерсисами, разучиваемыми прилежным учеником...
Музыкальные звучания — это не просто звуковой раздражитель, это своеобразный музыкальный коллаж, музыка расширяет очертания рассказа: прошлое получат здесь законное право гражданства, создавая дополнительные источники характеристики и главного героя, и среды, его окружающей. Это создает особый контраст современному видению изобразительного материала — репортажности, сиюминутности показа событий. Существование современного человека раскрыто в прямых ненарушаемых связях с былым и уже рождающимся будущим. Так при всей скромности, перечисленных внутрикадровых музыкальных фрагментов, при всей приглушенности их звучаний музыка выполняет чрезвычайно важную роль. ‹…›
В телескоп, сотворенный серьезным мальчиком для созерцания созвездий, Гиви смотрит на город. В окнах домов идет обычная, ничем не примечательная жизнь. В поле зрения попадает окно его собственной квартиры, Гиви видит свою мать. Ее действия просты и естественны, но из-за того, что увидены они так, с огромного расстояния, подсмотрены, сами эти действия начинают казаться значительными. Привычное вдруг завораживает, словно подчиненное законам искусства. Что-то пронзительное, трогающее самые чувствительные струны души есть в этом фрагменте, который озвучен все той же темой из «Страстей по Матфею».
И еще трижды повторится мелодия: ложится герой в постель, рассматривает орнамент обоев, затем — в сцене катастрофы, когда машина сбивает Гиви, и в финале, после долгого плана стучащего механизма часов, предшествуя титру «конец». Соединение тикания часов и главной музыкальной темы фильма глубоко символично. Фильм «Жил певчий дрозд» — это фильм о времени.
Время и есть та конфликтная единица, та конфликтная категория, вокруг которой объединяются все частныe ситуации, разрозненные события, судьбы персонажей. Категория времени в фильме не едина. Она слагается из двух разных представлений о длительности, е протяженности, из разных пониманий его.
Создатель фильма О. Иоселиани овеществил в образе Гиви то, что является в жизни людей лишь одним признаком личности. Освобожденный от заурядной легкости приспособлений, от будничной рациональности, Гиви и инороден массе живущих рядом с ним, и необходим окружающим, как дополнение, восполнение отчасти утраченных человеческих свойств. Они пользуются этими свойствами, отдыхают в его обществе, спасаются от стереотипного и заранее предписанного. Гиви не может понять их логику — приземленную логику здравого смысла, в контексте фильма логику часов будильников и метрономов.
Но суд над героем осуществляется в фильме совсем с иных позиций. И здесь мы возвращаемся к разговору о главном музыкальном образе кинопроизведения. Ария альта из «Страстей по Матфею» Баха становится еще образом времени, мерилом нравственной оценки в его толковании. ‹…›
Повесть о том, как трижды испугался Петр, трижды предал учителя, и как совершив это, вспомнил предсказание Иисyca о том, что не пропоет сегодня «петух, как ты трижды отречешься, что не знаешь меня». Вспомнил Петр эти слова, «очнулся, пошел со двора и горько, горько заплакал». ‹…›
В чеховском рассказе история Петра потрясает слушающих, дает им прозрение и очищение. Она входит в их частную жизнь, как личное переживание. В фильме «Жил певчий дрозд» тема арии альта из «Страстей по Матфею», вступающая после рассказа евангелиста о предательстве Петра, — звено общей авторской концепции. Гиви не сознает своей вины, своего отступничества.
В музыкальной теме слышится авторское напоминание о забытом, не открывшемся Гиви смысле евангельской истории.
Из глубины веков современный художник извлекает мелодию, которая свидетельствует о существовании времени вечно значимого, времени самооценки и мольбы о прощении. ‹…›
Режиссер любит своего героя, но и беспощаден к нему. Да, Гиви живет, как птица, да, жизнь чуточку опустеет, если случится с ним несчастье. Но верно и то, что память людей, с ним столкнувшихся не сохранит серьезного следа, И это самое печальное.
Автору фильма даже не очень важно, узнает ли музыкальную тему зритель-слушатель, расшифрует ли он ее подлинную программу. Ему важна сама мелодия, отстраненная, печальная, в которой заключена безысходная грусть о прошедшем, минувшем быстротечном времени, Поэтому таким жестоким представляется финал: на механическое тикание часов накладывается короткая музыкальная фраза: время жизни человеческой кратко. Успеешь ли ты понять смысл своего существования, откроется ли тебе истина твоего жизненного пути? Познаешь ли ты очищение через это мучительное открытие Истины, или только тот, кто рассказывает повесть твоей жизни, поймет и откроет твою вину?
В фильме нет катарсиса, в старом аристотелевском смысле, нет духовного освобождения, как это было в рассказе Чехова. Время часов отмеряет житейские ошибки героя, время арии альта — его великую вину перед самим собой. Так классическая музыкальная тема внесла в фильм высокий философский аспект, поведав о драме утраченного времени.
Шилова И. Фильм и его музыка. М.: Искусство, 1973.