Агладзе — человек эстетический, и именно в этих пределах — человек деятельный. Он являет собой стихию эстетического освоения и эстетического одухотворения действительности как нечто особое, отличное и от профессионального художнического дела («во мне 85% музыканта и только 15% человека», говорил Рахманинов), и от пассивного «потребительского» гедонизма. В незавершенности, в постоянной незаконченности, в которой он пребывает, обнаруживается и его постоянное самоосуществление, едва ли не инстинктивное. В его причудливом, непредсказуемом движении — движении по касательной к людям и их заботам — нам дано наблюдать мгновения гармонической связи с людьми и миром. Моменты, в которых происходит обретение прекрасного; это прекрасное невоплотимо, но в каждый такой момент оно нераздельно с жизнью и жизни тождественно. «Прекрасно ты, продлись, постой!» — такие миги, такие секунды даны как реальность, но и — в согласии с реальностью — перемежаются томлениями и метаниями героя, тягостными и почти мучительными, буквально «между царством необходимости и царством свободы». Не желающий превратиться в практического человека, не становящийся профессионалом и не могущий успокоиться в бездействии, он находит себя в том свободном взаимном общении, которое есть не только высшее благо для человека, но и высшее счастье для искусства, в том и состоит его призвание и его трагическая вина: он безотчетно желает ста процентов художника, равных ста процентам человека просто, и непомерность этого счета, собственно, и обрекает его на ситуацию пустоцвета, на невоплощенность, на суету, на нелепые случайности, одна из которых рано или поздно окажется катастрофической... Фильм этот, если прочитывать его на уровне бытописательном, легче легкого толкуется как назидательная повесть о непутевом растратчике времени и таланта, жестоко за это поплатившемся. Иное дело — на уровне философском, а этого уровня фильм достигает при всей своей непретенциозности и непатетичности. В образном единстве фильма заключены вопросы общезначимые, и они требуют, словно бы нимало на себе не настаивая, от каждого зрителя, приемлющего фильм, полной самостоятельности размышления о нем — настолько же, насколько и умения вглядываться и готовности вникнуть. Многое здесь зависят от того контекста, художественного и реального, в кагором этот фильм будет рассматриваться. (Например — в кругу вышедших к времени фильмов о «деловом человеке»). Мы попытались рассмотреть его в ряду фильмов о художнике. И нам кажется, что в этом произведении Отар Иоселиани выразил определенную концепцию искусства: как свободного и непосредственного общения между человеком и человеком, на началах равенства и взаимности, вне цеховых границ и профессиональных ограничений.

Козлов Л. Произведение во времени. М.:Эйзенштейн-центр, 2005.