Я принадлежу к числу людей, у которых день просмотра «Покаяния» был одним из самых черных в жизни. Тогда казалось невозможным дожить до того дня, когда подобный фильм выйдет на экраны. Главное ощущение, которое тобой овладевало, это то, что ты зря прожил жизнь, и первый вопрос, который у каждого из нас возникал и оставлял с этим вопросом наедине, когда ты выходил из зала, это — почему не я, почему не я сделал этот фильм, чего мне не хватило? Я отлично помню свое абсолютно растерянное состояние. Почва ушла из-под ног. Фильм сделал человек, от которого никак нельзя было ожидать этой картины. Потому что Абуладзе — лирик высшего масштаба, поэт, и сам Тенгиз внешне абсолютно соответствует поэту, во всяком случае не тому деятелю, который первым забьет кол в гроб коммунизма. И именно он это и сделал.
И вот что меня мучает с тех пор, как я увидел «Покаяние»: отчего все-таки Абуладзе и именно «Покаяние»? Это, по-моему, предмет, достойный размышления. Поразительно, что произведение искусства, которое выразило одряхление нашей имперской машины, пришло с юга, из Тбилиси.
Почему же в сознании этого лирика, этого поэта родилось такое произведение? Я помню, как все думали: если выйдет картина — погибнет режим, но ведь не может этот вечный режим погибнуть?! Значит, погибнет картина. А вышло наоборот. И как только это стало возможным, я сразу услышал разговоры о том, что произведение это — очень наивное и не очень художественное и что замыслы у целого ряда художников гораздо глубже и интереснее. Просто там Шеварднадзе, благодаря которому Тенгизу удалось это реализовать. Но за этими разговорами — не только обыкновенная профессиональная зависть. Мне кажется, за этими разговорами стоит то же самое желание уйти от ответственности — а почему не я?
Мне кажется, такой фильм потому и родился, что создал его именно лирик, и «Покаяние» останется в русской, грузинской, европейской культуре навсегда. Останется отметкой, не только поэзией редчайшей кинематографической индивидуальности, но и знаком, концом целой эры коммунизма. Потому что Абуладзе в отличие от многих из нас всегда был и оставался поэтом и действительно гораздо серьезнее относился к тому, будет ли закончена его трилогия в данной поэтической архитектонике или нет, и его вовсе не интересовал вопрос силы, действенности пера или камеры, которые, как известно, нас вечно пытались приравнять к штыку.
Смирнов А. Воспоминания о Тенгизе Абуладзе // Киносценарии. 1999. № 6.