Начало натурных съемок было назначено на 16 мая 1977 года. Пятого мая в Таллин выехали Тарковский, М.Чугунова и я. Художник А. Боим приехал двумя днями раньше. Сразу после приезда, позавтракав, мы отправились на съемочную площадку в погранзону. Там мы встретили Боима и двух рабочих, которые занимались декорированием здания. Место было съемок заросло кустарником и лесом, но почки только начали распускаться. В воздухе едко смердело щелочью от протекавшей рядом реки с отходами целлюлозно-бумажного комбината.
Тарковский, Боим и я обошли место съемок. На поляне, некогда находилась трансформаторная подстанция. От неё остались один огромный трансформатор, несколько трансформаторов поменьше, десятка два бетонных фундаментов для них и большое количество рубильников, энергетических щитов, кабелей изоляторов и т. п. Тарковский и Боим говорили, как должно быть декорировано то или иное место. Я записывал. Андрей Арсеньевич впервые сказал, что хочет, чтобы реквизит был максимально безадресным, чтобы по нему нельзя было определить, в какой стране происходят события. Остальные пожелания формулировались фразами: «А здесь лежит что-то ржавое и железное». «Тут надо проредить кустарники и срубить пару деревьев. Они закрывают дом. Но не сейчас, а по кадру». Когда я попытался задать какие-то уточняющие вопросы о характере реквизита, Тарковский с укоризной посмотрел на меня и сказал: «Женя, проявите немножко фантазии». Это заняло примерно два часа, после чего Боим и рабочие остались на площадке, Тарковский вернулся в гостиницу, а я на грузовике отправился на склад металлического лома, подбирать реквизит. Вечером приехал на своей машине из Москвы Рерберг.
На следующий день проход по местам съемок повторился, с его участием. Вечером Тарковский уехал в Москву, а мы стали заниматься обустройством площадки.
Установилась солнечная погода и работать было приятно, если бы не зловоние, исходившее от реки. Потом мы к нему привыкли, принюхались и перестали замечать. Но Боим, напротив, с каждым днем мрачнел. Вот, что говорил он сам об этих днях: «Пришла весна, и съемочная площадка стала в считанные дни превращаться из места космической катастрофы в место для загородного пикника». Тем временем, прибыла съемочная группа. Все приходили посмотреть место съемок, но площадку вход был запрещен — так же, как было запрещено рвать растения и топтать траву. 12 мая вернулся из Москвы Тарковский и началось и доведение декорации до желаемой кондиции. Того развала, который был на площадке, Таковскому в этот раз, показалось многовато, и мы убрали оттуда большую часть энергетических агрегатов, но добавили немного металлолома и причудливых железок, которых я привез в изобилии.
Разруха стала более лаконичной и выразительной. Тарковский решил снимать путешествие через «Зону» в хронологическом порядке, с движения герое непосредственно к зданию полуразрушенной электростанции. Были выбраны точки съемок, начались репетиции. Камера стояла на четырехметровом кране. Актеры шли по краю поляны, продирались через кусты, поднимались вверх по склону вдоль небольшого сливного желоба к каналу, по которому вода когда-то подавалась к электростанции. Они оказывались у решеток и разрушенных запорных щитов, снова спускались к зданию электростанции — уже с другой стороны и, входили в само здание. Внешне все это выглядело как-то несерьезно и напоминало детскую игру. Три взрослых человека бросали гаечки с привязанными бинтиками и потом следовали за ними, стараясь ступать след в след. Их путь сопровождался остановками, всматриваниями в окружающий пейзаж, новым бросанием гаек, прислушиваниями, принюхиваниями и ругательствами Сталкера, после чего они двигались дальше. Иногда Сталкер шипел и рычал на своих спутников, давал им подзатыльники и оплеухи, которые они покорно сносили. Тарковский утвердил маршрут движения актеров и стал активно заниматься организацией и декорированием кадра. Этому он уделял гораздо больше внимания, чем работе с актерами.
Вилли Геллер (директор картины в 1976-1977 годах): Когда я приезжал на площадку, я видел: вся группа трудилась, как муравьи. Вырывали травки определенного сорта, отрезали веточки на деревьях, как-то не так торчавшие, пересаживали кустики. У нас с собой были несколько черных телеграфных столбов. Андрей подолгу двигал их в кадре, переставляя с места на место: «Алик, давай, чуть правее». Алик Боим с постановщиком двигают столб. Тарковский спрашивает: «Ну, как?» Гоша, сидя на операторском кране, смотрит в камеру и отвечает: «Нормально, только вот знаешь, давай к этому кустику ещё моток проволоки положим». Цымбал тащит моток ржавой проволоки. «Чуть левее. Нет, слишком далеко. Вот так. Хорошо». Тарковский смотрит снизу на это дело и говорит: «Дай-ка теперь я посмотрю в камеру». Черные столбы — это было «ноу-хау» Алика Боима. С их помощью мы могли соединять снятые в разных местах части эпизода, в единое кинематографическое пространство. Андрею Арсеньевичу это изобретение пришлось очень по душе.
Цымбал Е.: Погода стояла прибалтийская, переменчивая, было прохладно и пасмурно, т.е. именно так, как как нужно для съемок. Съемки начались 20 мая и продолжались безостановочно десять дней до получения первого материала. Тщательно выстроенные эпизоды снимались очень длинными кусками. К концу декады были сняты почти все проходы и наши персонажи вошли внутрь электростанции.
В один из первых дней Тарковский долго смотрел на Профессора — Гринько. Профессор был в хорошей фетровой шляпе, которая ему очень шла. А-ля Хэмфри Богарт. Эту шляпу ему утвердил в Москве сам Тарковский. Но в тот день, шляпа ему почему-то не понравилась. Он попросил художницу по костюмам Нэлли Фомину подыскать ему что-нибудь другое: «А то в этой шляпе в нем что-то
Репетировали его два дня. Снимали в вечерний режим, когда нужное состояние света занимает 20-25 минут. Первые два дубля не устроили Тарковского. Снимаем третий дубль: Сталкер бьет Профессора, но от удара кепка слетает с головы, падет в дырку в полу и исчезает в подземелье. И тут выясняется, что кепка в единственном экземпляре и найти замену невозможно. Бригадир осветителей направил в дыру мощный прибор. Внизу было
Сбросив остальное, бухнулся в ледяную воду и поплыл в подземелья, где виднелся свет. Когда я оказался там, кепка уже утонула, и мне пришлось нырять. Крепко зажмурившись, чтобы не обжечь глаза щелочью, нырнул, поймал наощупь под водой кепку, и быстро поплыл, не открывая глаз, назад, на голос художницы по костюмам.
Меня вытаскивали звукорежиссер, осветители и механики. Кто-то вылил на голову ведро воды, смывая скверну целлюлозно-бумажных отходов, и, одеваясь на ходу, я побежал обратно в здание электростанции. Нелли Фомина поправляла на голове актера уже отжатую от воды кепку. «Давайте снимать! - рявкнул Рерберг. — Свет уходит!». «Все готовы?» — спросил Тарковский. «Да», — ответили все. «Внимание, мотор!»
«Знаете, Женя, — сказал после съемки Тарковский, — мне не нужно на площадке никаких героических поступков». И саркастически добавил: «Когда приедете в гостиницу, сразу помойтесь, как следует». Последнее, относилось не столько к покрасневшей от щелочи моей физиономии, сколько к тому неаппетитному запаху, которым я благоухал.
Так закончилась первая декада съемок, весь материал которой Тарковский посчитал браком. Всё нужно было начинать сначала.
Цымбал Е. Рождение «Сталкера». Первые натурные съемки. Май 1977 года / После Тарковского. Материалы IV Международной научной конференции, проведенной в рамках IX Международного кинофестиваля им. Андрея Тарковского «Зеркало». СПб.: Сеанс, 2016.