— Почему вы ставите научно-фантастическую картину?
— Трудно оказать, почему, — отвечает Андрей Тарковский. — Видимо, научная фантастика дает такие возможности выразить свои мысли, каких не имеет, скажем, бытописательский фильм. Научная фантастика обладает свойством особой концентрации. Грубо говоря, коэффициент полезного действия такого жанра гораздо больше. Мне кажется, что научно-фантастическая картина может быть насыщена и мыслями, и событиями тоже гораздо больше, чем это доступно другим жанрам. 

В творчестве Тарковского это не очередное обращение к научно-фантастическому жанру, а скорее самостоятельная линия или направление режиссерских поисков: поисков сюжетов, стилистики, выразительных средств. Что же касается до концепций, идей и образов, то они, будучи фантастически-остраненными, конечно, связаны с реалистическими произведениями режиссера и вместе с ними образуют самобытный экранный мир, мир фильмов Андрея Тарковского.

Да, именно таким, внешне неожиданным и внутренне плавным, закономерным был переход режиссера от исторического полотна «Андрей Рублев» к фантастике «Соляриса», поставленного по одноименному роману поляка Станислава Лема. При всей видимой разнице экранных фактур, при всем отличии сурового документализма в воссоздании далекого XV века древней Руси и вольного вымысла в провидении некоего будущего века, где развертывается действие «Соляриса», общность идейной и нравственной позиций автора несомненна. И при всем несходстве судеб центральных героев — гениального русского художника-иконописца Андрея Рублева и ученого Криса Кельвина, специалиста по космосу из «Соляриса», — их объединяет тема духовных, нравственных исканий.

Андрей Тарковский принадлежит к числу тех кинематографистов, которые исключительно серьезно и высоко трактуют роль искусства кино в современном мире. Ни кино — развлечение, ни кино — отдых, ни уж, конечно, кино — коммерция для него решительно неприемлемы. Только Художество, Служение.

— За десятилетия своего развития, — говорит Тарковский, — кино уже завоевало возможность и право формировать и выражать духовный уровень человечества. Убежден, что уже нечего больше изобретать и накапливать: твердь от воды уже отделена. Кинематограф способен своими средствами создавать произведения, равные по значению романам Толстого и Достоевского. Более того — я уверен, что в нашу эпоху уровень культуры своей страны лучше всего может выразить именно кино — так же, как, например, в античности это сделал театр... Для меня кино — занятие нравственное, а не профессиональное. Мне необходимо сохранить взгляд на искусство, как на нечто чрезвычайно серьезное, ответственное, не укладывающееся в такие понятия, как, скажем, жанр, форма...

«Солярис» был фильмом не о космосе как таковом и не о таинственной мыслящей субстанции — планете Солярис. Космос и галактика, звезды и мировой океан уравновешены для Тарковского вопросами нравственными: готов ли человек к великой ответственности, которую возлагает на него время освоения космоса, выполнил ли он самый простой и обыкновенный свой долг перед собственной совестью, перед любовью, перед ближним. Этот же — нравственный в широком смысле — аспект решения фантастической темы найдем мы и в новом фильме «Сталкер».

Зоркая Н. Возвращение в будущее // Советский фильм. 1977. № 4.