В последний раз я видел его за несколько дней до его кончины — таким же красивым и стройным, каким увидел сорок три года назад во ВГИКе. И не мог удержаться, чтобы не сказать ему: «Гоша, это становится неприличным — кончай молодеть!». Теперь Гоша отправился в страну нескончаемой молодости.
Мне выпало мучительное счастье работать с Рербергом. Мы снимали документальный фильм о замечательном музыканте Олеге Кагане. Никто лучше Рерберга не мог снять Живопись и Музыку.
Посмотрите, послушайте кантилену, которую ведет его камера, когда он снимает «Снятие с креста» Рембрандта или «Пьету» Боттичелли в Старой мюнхенской Пинакотеке.
Так петь. Так вести мелодию, как это делает камера Рерберга, может только виолончель Наталии Гутман или альт Юрия Башмета.
Почти два года назад в день Гошиного шестидесятилетия я послал ему телеграмму, в которой наша семья поздравляла с юбилеем ВЕЛИКОГО ОПЕРАТОРА.
Встретив меня вскоре после этого, Гоша сказал: «Я был потрясен, получив такую телеграмму». Это было странно услышать от него — ведь он знал себе цену, а делать формальные реверансы было не в его характере....
Легендарный трудный характер Рерберга объясняется его нежной, ранимой душой, его беззащитностью. И его беззаветной преданность искусству. Видимо с детских лет Гоша нарисовал себе образ рыкающего аки лев — в оправдание трех «р» в его фамилии — устрашителя и грозы окружающих, маскируя этим хрупкость своей души, свое одиночество.
Мне кажется, доставалось от него не только мне, но и всем, кто с ним работал. Но чувство высшей справедливости всегда возобладало в нем. Однажды после очередной съемки, когда мы оказались с ним наедине, он обратился ко мне: «Я давно хотел тебе сказать... Прости меня Христа ради за все...»
Прости и ты нас за все, дорогой Гоша. Твоя звезда еще долго будет светить нам.
Хржановский А. Стоп, кадр.... // Экран и сцена. 1999. Август. № 31.