Плеяда ли, когорта ли, школа ли — складывается из имен собственных. Его имя — собственное и ничье иное — в отечественном операторском искусстве значится среди наипервейших. Потомок шведского бомбардира, а также инженеров-путейцев, мостовиков, музыкантов, художников, архитекторов, Георгий Рерберг наследовал разнообразным традициям родословного опыта и претворял их в избранной профессии: отсюда — склонность к строгому конструктивизму в освоениии реальности и вместе с тем нервная пластичность и особый музыкальный слух на визуальное восприятие мира. «Красота в борьбе света с мраком» — сказанное гением Леонардо определило для Георгия Рерберга природное начало того искусства, которым он почитал кинематограф.
![](https://api.chapaev.media/uploads/ckeditor/pictures/3324/content___________________________4.jpg)
Его камера, запечатлевая живую жизнь, перевоплощала ее, обогащая породой, насыщая плотью, прогревая дыханием многовековой европейской культуры. Зримое предстает у него в постоянном внутреннем — через внешнее — преображении: предметы житейского обихода (материнские сережки, книга в «Зеркале»), пейзажи (сухая киргизская степь в «Первом учителе», брейгелевский зимний вид или колыхания ветра, возмущающие недвижность поля и перелеска в «Зеркале»), лица (смена световых состояний начального эпизода «Зеркала», обнаруживающая в облике героини намек на ее тайну).
Не стереть случайные черты, но прочитать в них, испошленных иными взглядами, магическое знание о жизни — это была задача, которую ставил перед собой он, профи и гений.
Трагедийный пафос «Первого учителя» предполагал амальгаму сурового, экспрессивного и воздушно-поэтичного. Жесткая графика изображения здесь обманчива, она — живопись: в спектре
В сложном композиционном поле «Зеркала» оператору предстояло свести разноприродные материи: хроникальный факт, сиюминутные самоизъявления человека и природы, капризы воображения, осколки цитат — посланниц культурной памяти. Стилистическая дробность составляющих требовала поиска визуального ключа, доминанты, не нивелирующей противоположности, но примиряющей их, каждую в своем праве, удерживающей их во власти единого художественного жеста. В «Зеркале» красота мира, по Рербергу, явлена в его, мира, безмятежности и порывах, в волнениях людских масс и в мимической игре человеческого лица, в волшебстве старинного манускрипта и в нежности растрескавшихся девичьих губ. Выбор ракурса, виртуозная светопись, стереоскопия взгляда — так формируется пространство кадра, так воплощается сверхзадача фильма.
Стилистически фильмы Георгия Рерберга резко несхожи — от «Дворянского гнезда» до «Звездопада», от «Здравствуйте, я ваша тетя!» до «Отца Сергия». Он был оператор с тысячью глаз. Но в разнообразии манер, в метаморфозах почерка оставался собой. Ухвативший замысел, увлеченный им, вовлеченный в него, Рерберг продвигался к воплощению задуманного неуклонно и неуступчиво, ничем и никогда не жертвуя в угоду вздору обстоятельств. Отменивший слово «компромисс» и понимавший максимализм как норму, великий оператор с легендарно несносным характером, соавтор «Первого учителя» и «Дворянского гнезда», «Зеркала» и «Истории Аси Клячиной...», он в последние годы ушел из игрового кино. Сначала в документалистику, потом делал клипы. Принимать участие в том, что называется нашим новым кинематографом, возможным для себя не счел.
Шилова И. Георгий Рерберг // Новейшая история отечественного кино. 1986-2000. Кино и контекст. Т. III. СПб.: Сеанс, 2001.