Плеяда ли, когорта ли, школа ли — складывается из имен собственных. Его имя — собственное и ничье иное — в отечественном операторском искусстве значится среди наипервейших. Потомок шведского бомбардира, а также инженеров-путейцев, мостовиков, музыкантов, художников, архитекторов, Георгий Рерберг наследовал разнообразным традициям родословного опыта и претворял их в избранной профессии: отсюда — склонность к строгому конструктивизму в освоениии реальности и вместе с тем нервная пластичность и особый музыкальный слух на визуальное восприятие мира. «Красота в борьбе света с мраком» — сказанное гением Леонардо определило для Георгия Рерберга природное начало того искусства, которым он почитал кинематограф.
Его камера, запечатлевая живую жизнь, перевоплощала ее, обогащая породой, насыщая плотью, прогревая дыханием многовековой европейской культуры. Зримое предстает у него в постоянном внутреннем — через внешнее — преображении: предметы житейского обихода (материнские сережки, книга в «Зеркале»), пейзажи (сухая киргизская степь в «Первом учителе», брейгелевский зимний вид или колыхания ветра, возмущающие недвижность поля и перелеска в «Зеркале»), лица (смена световых состояний начального эпизода «Зеркала», обнаруживающая в облике героини намек на ее тайну).
Не стереть случайные черты, но прочитать в них, испошленных иными взглядами, магическое знание о жизни — это была задача, которую ставил перед собой он, профи и гений.
Трагедийный пафос «Первого учителя» предполагал амальгаму сурового, экспрессивного и воздушно-поэтичного. Жесткая графика изображения здесь обманчива, она — живопись: в спектре
В сложном композиционном поле «Зеркала» оператору предстояло свести разноприродные материи: хроникальный факт, сиюминутные самоизъявления человека и природы, капризы воображения, осколки цитат — посланниц культурной памяти. Стилистическая дробность составляющих требовала поиска визуального ключа, доминанты, не нивелирующей противоположности, но примиряющей их, каждую в своем праве, удерживающей их во власти единого художественного жеста. В «Зеркале» красота мира, по Рербергу, явлена в его, мира, безмятежности и порывах, в волнениях людских масс и в мимической игре человеческого лица, в волшебстве старинного манускрипта и в нежности растрескавшихся девичьих губ. Выбор ракурса, виртуозная светопись, стереоскопия взгляда — так формируется пространство кадра, так воплощается сверхзадача фильма.
Стилистически фильмы Георгия Рерберга резко несхожи — от «Дворянского гнезда» до «Звездопада», от «Здравствуйте, я ваша тетя!» до «Отца Сергия». Он был оператор с тысячью глаз. Но в разнообразии манер, в метаморфозах почерка оставался собой. Ухвативший замысел, увлеченный им, вовлеченный в него, Рерберг продвигался к воплощению задуманного неуклонно и неуступчиво, ничем и никогда не жертвуя в угоду вздору обстоятельств. Отменивший слово «компромисс» и понимавший максимализм как норму, великий оператор с легендарно несносным характером, соавтор «Первого учителя» и «Дворянского гнезда», «Зеркала» и «Истории Аси Клячиной...», он в последние годы ушел из игрового кино. Сначала в документалистику, потом делал клипы. Принимать участие в том, что называется нашим новым кинематографом, возможным для себя не счел.
Шилова И. Георгий Рерберг // Новейшая история отечественного кино. 1986-2000. Кино и контекст. Т. III. СПб.: Сеанс, 2001.