Любопытен пример превращения в притчу повести «Сотников» Василя Быкова в фильме «Восхождение» Ларисы Шепитько. Повесть была параболой, где военная ситуация — как метафорический повод для исследования драмы человека, переступившего незримую черту между нравственным и безнравственным, духовным и бездуховным. Компромисс, возможный в других условиях, оказывается непоправимой ошибкой, за которую уже нельзя ничем расплатиться, даже собственной жизнью. Потеря «нравственного слуха» приводит человека к предательству. Но эту историю отсветляет судьба Сотникова, способного поверять каждую жизненную ситуацию мерой духовности и потому остающегося человеком.
В фильме Шепитько по сравнению с повестью Быкова смещены акценты. Прозрачные библейские аллюзии способствуют более определенной характеристике героев, разведению их на разные полюса человеческой нравственности. Частная история намекает на что-то большее, выходящее за ее пределы в пространство культурных и общечеловеческих архетипов. В результате получилась притча о восхождении человека на высоты собственного Духа, о способности человека быть человеком в нечеловеческих условиях (без тавтологии здесь не обойтись). ‹…›
Мне долго не давал покоя случай с выдающейся повестью «Сотников» Василя Быкова и очень талантливым фильмом «Восхождение» Ларисы Шепитько, тем не менее вызвавшим во мне почти приступ ярости по отношению к фанатичному герою, который не только погиб сам, но и невинных потянул с собой на виселицу. Навязчивое сравнение с Христом было явно неоправданным — Иисус был распят в одиночку, а Иуда пострадал за настоящее предательство: выдачу своего учителя властям. Василь Быков, называя повесть «Сотников» в соответствии с советской казуистикой, главным героем считал Рыбака и описывал, по собственным словам, «трагедию человека, заплутавшего на войне», пытавшегося выжить во что бы то ни стало, но перешедшего опасную грань. Лариса Шепитько сняла картину об акте самопожертвования и передаче эстафеты будущему поколению, тому «мальчику в буденовке» (кто бы ему позволил надеть ее в условиях фашистской оккупации?!), который «со слезами на глазах» воспринимает героическую смерть Сотникова и тех, кто, к несчастью, оказался с ним в одном хуторском сарае. Трагическая музыка Альфреда Шнитке не может не вызвать зрительских слез — но умом-то понимаешь, что эта сцена в фильме «Восхождение» в целом как раз и является примером эстетизации смерти, оскорбительного возвеличивания бессмысленных жертв ради одной слезинки мальчика в буденовке, которому будет хорошо жить в его «завтра».
Позже я узнал о том, что Райнер Вернер Фассбиндер, который сейчас стал запоздало модным в среде наших интеллектуалов, резко возражал против присуждения «Восхождению» главного приза на фестивале в Берлине и грозился в знак протеста выйти из состава жюри...
Большинство героев советского кино стремятся умереть назло врагам, разорвав на теле последнюю рубашку (тельняшку). И общество, построенное на культе вхождения в рай по трупам (потрясающе точно все это предсказал Андрей Платонов еще в 1929 году в своем гениальном «Котловане»), изначально нежизнеспособно. Оно мертво еще до того, как издаст последний вздох после мучительного умирания... «Мальчики в буденовках» привыкли лицезреть на экране истории неоправданного героизма, халатного и преступного отношения к жизни каждого индивида. Советский классовый гуманизм на деле был одним из самых антигуманных, в том числе по отношению к собственному народу. И именно он оказался абстрактным в отличие от западного, обращенного к конкретному человеку...
Кудрявцев С. «Восхождение» // Кудрявцев С. Свое кино. М.: Дубль-Д, 1998.