Фильм Ларисы Шепитько «Восхождение» сделан по повести Василя Быкова «Сотников». Соответствие книге в нем, на мой взгляд, полное. Шепитько нашла экранный эквивалент сжатому психологизму быковской прозы, ее суровой лаконичности не потому, что буквально следовала повести (буквализм привел бы как раз к неудаче), но потому, что сумела перевести психологию в действие, сделать скрытое явным. Слово воплотилось в кадре.
Вот пример, одни из многих: Рыбак, партизан, вместе с Сотниковым выполнявший задание, вместе с ним попавший в плен, ценой предательства спасший свою жизнь, участвовавший в казни Сотникова, сломленный, сам себя растоптавший, пытается повеситься. В повести эта попытка невозможна — полицаи еще раньше отобрали ремень и не отдали. В фильме ремень есть, но он короток. Рыбак ничего не может сделать. Авторский текст, разумеется, не произносится, но как бы сам собой возникает в сознании зрителя: «Непреодолимое отчаяние охватило его, он застонал, едва подавляя в себе внезапное желание завыть, как собака». Казалось бы, сам себя карает человек — но и в это мгновение он отвратителен.
Сама стилистика фильма, его изобразительное решение сродни быковской прозе — ничего лишнего, никаких отвлекающих деталей, каждый кадр выстроен, скомпонован строго и точно. Отбрасывая лишние подробности, авторы фильма настойчиво пробиваются к смыслу повести. К тому моменту, когда лицом к лицу сойдутся Сотников и следователь фашистской полиции Портнов (мне кажется, это лучшая роль А. Солоницына в кино), и следователь предложит Сотникову жизнь за предательство, и не только его собственную, но и жизни Дёмчихи, матери троих детей, старика Петра — а ведь это Сотников стал невольной причиной того, что они арестованы и виселица угрожает им всем. И Рыбак тоже вправе обвинить Сотникова: из-за тебя попали немцу в лапы. Не так уж этот следователь умен и хитер, но тут расчет его изобретателен: не себя, не оккупантов, которым он служит, обвинить в смерти людей, но Сотникова. Мол, мы должны их казнить — и все из-за тебя, из-за твоей несговорчивости.
Но именно муки совести, муки своей, пусть невольной, вины терзают Сотникова больнее и неотступнее, чем раскаленное железо, которым выжгли пятиконечную звезду на его груди. Он готов погибнуть сам, но невыносимо ему, что из-за него вместе с ним гибнут и другие, которых он так хотел бы защитить, которых пытался спасти до последней минуты своей жизни. Перед тем как надеть себе петлю на шею, Сотников просит прощения у Дёмчихи: этого маленького эпизода тоже нет в повести, но движение души точно угадано и воссоздано авторами фильма. В последнее мгновение он обращен к людям — вот увидел мальчишку в старой буденовке: «Отсюда трудно было судить, как он относится к ним, но Сотникову вдруг захотелось, чтобы он плохо о них не думал. И действительно, вскоре перехватив его взгляд, Сотников уловил в нем столько горя и столько сочувствия к ним, что не удержался и одними глазами улыбнулся ему...» Так это и снято в фильме — мальчишка, окаменевшей от холода, страха и боли, и чуть заметная улыбка Сотникова.
Сыграл его Борис Плотников, молодой актер из Свердловска, впервые появившийся в нашем кино, сыграл в стиле фильма и повести, просто, строго, без пафоса и сентиментальности, но с необходимым дли такой роли душевным наполнением. Нравственную силу своего героя, его спокойное мужество актер смог выразить в этой последней улыбке, в последнем привете человека человеку — была о ней смертная тоска, но и истинное достоинство. Так же точно сыграл Владимир Гостюхин Рыбака, неплохого до поры до времени солдата и партизана, который один только раз попытался найти спасение в одиночку, без людей, только для себя, и тем вычеркнул себя из их числа.
Удачи актеров живут в фильме не сами по себе, они подчинены главной мысли быковской повести. Мысль эта — естественность поступка, который мы называем подвигом. Принято считать, что подвиг — это деяние, превышающее возможности обыкновенного человека. Но в фильме, в игре актера Сотников понятен и естествен в каждую минуту своего экранного бытия, его восхождение — эго органическое продолжение всей его прежней жизни. Он не выбирает, как Рыбак, между жизнью и смертью, потому что выбора между свободой и рабством для честного человека нет, возможность выбора исключена. Горько умирать, но ведь и жить предателем он тоже не смог бы.
Быков написал повесть о человеке, для которого в определенных обстоятельствах подвиг — единственно возможная нравственная норма поведения. Думаю, что именно с «Восхождения» началась подлинная жизнь в кино прозы Василя Быкова, одного из талантливейших наших писателей.
Смелков Ю. Восхождение к подвигу // Труд. 1977. 5 мая.