«Чапаев» родился из любви к отечественному кино. Другого в моем детстве, строго говоря, не было. Были, конечно, французские комедии, итальянские мелодрамы и американские фильмы про ужасы капиталистического мира. Редкие шедевры не могли утолить жгучий голод по прекрасному. Феллини, Висконти и Бергмана мы изучали по статьям великих советских киноведов.
Зато Марк Бернес, Михаил Жаров, Алексей Баталов и Татьяна Самойлова были всегда рядом — в телевизоре, после программы «Время». Фильмы Василия Шукшина, Ильи Авербаха и Глеба Панфилова шли в кинотеатрах, а «Зеркало» или «20 дней без войны» можно было поймать в окраинном Доме культуры, один сеанс в неделю.
Если отставить лирику, «Чапаев» вырос из семитомной энциклопедии «Новейшая история отечественного кино», созданной журналом «Сеанс» на рубеже девяностых и нулевых. В основу этого издания был положен структурный принцип «кино и контекст». Он же сохранен и в новой инкарнации — проекте «Чапаев». 20 лет назад такая структура казалась новаторством, сегодня — это насущная необходимость, так как культурные и исторические контексты ушедшей эпохи сегодня с трудом считываются зрителем.
«Чапаев» — не только о кино, но о Советском Союзе, дореволюционной и современной России. Это образовательный, энциклопедический, научно-исследовательский проект. До сих пор в истории нашего кино огромное количество белых пятен и неизученных тем. Эйзенштейн, Вертов, Довженко, Ромм, Барнет и Тарковский исследованы и описаны в многочисленных статьях и монографиях, киноавангард 1920-х и «оттепель» изучены со всех сторон, но огромная часть материка под названием Отечественное кино пока terra incognita. Поэтому для нас так важен спецпроект «Свидетели, участники и потомки», для которого мы записываем живых участников кинопроцесса, а также детей и внуков советских кинематографистов. По той же причине для нас так важна помощь главных партнеров: Госфильмофонда России, РГАКФД (Красногорский архив), РГАЛИ, ВГИК (Кабинет отечественного кино), Музея кино, музея «Мосфильма» и музея «Ленфильма».
Охватить весь этот материк сложно даже специалистам. Мы пытаемся идти разными тропами, привлекать к процессу людей из разных областей, найти баланс между доступностью и основательностью. Среди авторов «Чапаева» не только опытные и профессиональные киноведы, но и молодые люди, со своей оптикой и со своим восприятием. Но все новое покоится на достижениях прошлого. Поэтому так важно для нас было собрать в энциклопедической части проекта статьи и материалы, написанные лучшими авторами прошлых поколений: Майи Туровской, Инны Соловьевой, Веры Шитовой, Неи Зоркой, Юрия Ханютина, Наума Клеймана и многих других. Познакомить читателя с уникальными документами и материалами из личных архивов.
Искренняя признательность Министерству культуры и Фонду кино за возможность запустить проект. Особая благодарность друзьям, поддержавшим «Чапаева»: Константину Эрнсту, Сергею Сельянову, Александру Голутве, Сергею Серезлееву, Виктории Шамликашвили, Федору Бондарчуку, Николаю Бородачеву, Татьяне Горяевой, Наталье Калантаровой, Ларисе Солоницыной, Владимиру Малышеву, Карену Шахназарову, Эдуарду Пичугину, Алевтине Чинаровой, Елене Лапиной, Ольге Любимовой, Анне Михалковой, Ольге Поликарповой и фонду «Ступени».
Спасибо Игорю Гуровичу за идею логотипа, Артему Васильеву и Мите Борисову за дружескую поддержку, Евгению Марголиту, Олегу Ковалову, Анатолию Загулину, Наталье Чертовой, Петру Багрову, Георгию Бородину за неоценимые консультации и экспертизу.
Вероятно, мало кто знает, что первая попытка экранизировать повесть Василя Быкова «Сотников» была предпринята еще в 1972 году, за три года до того, как это попыталась сделать Лариса Шепитько. Тем более в тени остались имена дальновидных товарищей, сумевших тогда своевременно предупредить сомнительную затею.
Сценарий по своей повести поначалу написал сам Василь Быков. Оценить его по линии ГСРК были уполномочены два постоянных эксперта — режиссер Лев Арнштам и киновед Ростислав Юренев.
Первый поддержал идею постановки «Сотникова» решительно и безоговорочно. Мне уже приходилось писать, что в пестрой и разномастной стае — «ценителей прекрасного» из ГСРК Анрштам последовательно твердо и квалифицированно исполнял роль ангела-хранителя всего истинно живого, талантливого и интересного. Не изменил он этому амплуа и при оценке быковского сценария.
Юренев оценил его по-иному:
Отзыв на сценарий Василя Быкова «Сотников» («Двое в ночи»)
‹…› Сценарий «Сотников» написан хорошо — ясно, зримо, экономно. Сюжет, характеры, атмосфера, мысль — все выражено отчетливо, сильно.
Однако, как мне ни печально, я не могу рекомендовать к постановке эту бесспорно талантливую и честную вещь. Я бы не хотел видеть на экране такой фильм — все в нем мрачно, безысходно, безнадежно ‹…›
В сценарии — все гибельно. Гибельна честная и мужественная прямолинейность Сотникова. Гибельно самоотверженное принятие на себя миссии старосты — стариком Петром.
Гибельно бабье, пассивное, но человеческое поведение Демчихи. Гибельна и борьба за жизнь — кто бы и как бы ни боролся: и жалкие детские попытки спастись еврейской девочки и хитроумные расчеты сильного, жизнеспособного Рыбака ‹…›
По получении столь контрастных отзывов начальство в Малом Гнездниковском могло повести себя и так, и эдак. Прикрывшись отзывом Арнштама, можно было рискнуть и продолжить работу. Можно было расширить число рецензентов с тем, чтобы еще укрепить ряды поддерживающих.
Но убойная эпистолия Юренева похоронила все прочие варианты привычных игрищ и забав. Работа над сценарием была прекращена в мгновение ока и, как казалось, навсегда. По крайней мере, когда Лариса Шепитько появилась в Комитете с предложением сделать фильм по «Сотникову», на нее посмотрели, как на сумасшедшую.
Сохранилось свидетельство А. Гребнева: «Я помню, как-то встретил в Госкино Ларису Шепитько, которая уже просидела несколько часов у дверей какого-то кабинета в ожидании приема у его хозяина. Я посмотрел большой фильм, набегался тоже по кабинетам, возвращаюсь, а Лариса все так же сидит и ждет. Я не выдержал, спрашиваю: «Из-за чего ты тут так долго сидишь?» — «Толя, я хочу ставить то, что я хочу. А для этого надо вот так сидеть и ждать...»
Так она пробивала свое «Восхожсдение». И пробила в конце концов.
С утверждением сценария между тем битвы не закончились. Судя по всему, работа группы была поставлена на особый контроль. Комитет рассматривал и утверждал актерские пробы, отслеживал и контролировал каждый шаг. Атмосфера была накалена до такой степени, что, когда я появился в группе, чтобы написать репортаж о съемках, был воспринят как очередной шпион. Группа работала с ощущением, что «полки» не избежать.
Весь этот наворот жутких страстей был вызван не только характером повести Василя Быкова, самой по себе «крамольной» и «опасной», но и особой, поистине просто шокирующей трактовкой ее, предложенной режиссером. Ведь ужасные слухи о том, что Шепитько превращает «партизанскую повесть в религиозную притчу с мистическим оттенком», перестали быть слухами, как только поступила первая партия отснятого материала. Да и сама Шепитько не думала скрывать «библейскую» трактовку. Вот именно на этом пунктике и возникал, не мог не возникнуть наибольший цензурный напряг.
Крамола заключалась в том, что история, которая рассказывалась в фильме, поведение и поступки его героев, рассматривались и оценивались не в категориях устава воинской службы или устава КПСС, а по законам поистине божественным и вечным.
С образом этого героя выходила главная закавыка. В заключении Объединения об этом сказано как бы вскользь, достаточно нежно и осторожненько: «С самого начала на Сотникове лежит печать избранности, некой святости и отрешенности ‹…›».
Формулировка общемосфильмовского заключения уже покруче: «Трактовка роли главного положительного героя — Сотникова — создает сейчас представления о нем как о пассивной жертве, с самого начала обреченном на гибель. Более того, изобразительное решение этого образа вызывает некие библейские ассоциации, совершенно чуждые фильму и самому Сотникову — командиру Красной Армии, коммунисту. Подобные кадры и планы необходимо из фильма исключить».
И пошло, понеслось: «...в сцене, где ночью лежит раненый, замерзающий Сотников, нужно убрать торжественную религиозную музыку... Нужно исключить разговоры о том, что Портнов до войны занимался атеистической пропагандой. Здесь получается, некоторое нежелательное противопоставление. Занимавшийся атеистической пропагандой Портнов — изменник Родины, садист, а верящий в бога староста, останавливающий отчаявшуюся Демчиху от предательства “божьим словом”, — стойкий советский патриот. Словом, получилось совсем неуместное противопоставление атеизма и религии в пользу последней».
Казалось, все шло к дикому скандалу, к «полке». И вдруг неожиданное включение фильма в программу очередного Всесоюзного кинофестиваля, гран-при, полный триумф. Следом — Западный Берлин, опять приз.
Я не исключаю вмешательства сил небесных, воздавших должное автору фильма. На грешной же земле Шепитько явно помогли товарищи-начальники, в последнюю минуту успевшие сообразить, что выгоднее, зажмурившись, выдать ревизионистский фильм за шедевр соцреализма, чем предавать его анафеме и заодно выпороть прежде всего самих себя.
Фомин В. // Экран и сцена. 1995. № 20. 25 мая.