
Подготовительный период для второго режиссера — это составление сметы, разработка сцен, поиск актеров. Дополнительно Лариса попросила меня поездить по разным учреждениям в поисках подходящего для съемок карьера.
Работы было много. Кое-что было для меня ново. Лариса любила четкость — рабочий день кончался анализом прошедшего и прикидыванием плана работ на следующий день. Утром — всегда звонок: она проверяет, уточняет, напоминает, что в сложных дебрях производства надо быть собранными, подтянутыми, готовыми.
Помню, как я принесла Ларисе большую пачку фотографий различных карьеров в разных концах Союза. Она удивилась, что их так много, и внимательно стала разглядывать их, я хотела уйти, но она остановила меня, подняв указательный палец правой руки. Это был ее любимый жест — указующий и подчеркивающий, когда она объясняла что-либо актерам или кому-то из группы. Она как бы подкрепляла, подчеркивала этим своим пальцем неотлагательность и важность сказанного ею. Вся она в такие минуты была средоточием мысли и внутренней уверенности в своей правоте... И этому олицетворению творческой мысли и внутренней силы невольно поддавались все окружающие, кто принимая, а кто отвергая, не желая подчинить свою животную вольницу разуму другого человека.
Подняв палец, Лариса сказала: «Нет, нет, не скрывайтесь, сядьте и подумаем». И подумали... до позднего вечера. О! Как мы работали! Лариса вдавалась во все детали —каков подъезд к карьеру, как далеко он от города и проч. Мы взвесили все «за» и все «против», и она решила, что карьер в Норильске подходит по всем параметрам. Кроме того, близок был и порт Игарка, который тоже мог быть — и был — задействован в фильме.
Я была восхищена деловитостью и вкусом Ларисы и ее манерой работать. Однако вскоре произошло нечто... Она кое-что «срежиссировала» и мне пришлось кое-что «уточнить». Она поняла мое возмущение, приняла мою правоту в данном случае и сказала: «Все, я вас поняла, больше этого никогда не будет. Вы правы, лучше и полезнее нам с вами всегда говорить друг другу правду, какая бы она ни была». Помолчала, подумала и поставила точку: «Правда, истина, не только для дела полезна, но и для души». За все наше «десятилетие» у нас больше не было конфликтов и несогласованных действий. Никогда ни она, ни я не предпринимали решений не согласованных. Поэтому я до сих пор не могу понять, как Лариса могла поступить иначе, но она поступила и... я ее больше живой не видела, впрочем, я расскажу все в свое время.
Я старалась в смету заложить побольше массовки, съемочных дней, реквизита, хотя мне казалось, что после нашей тщательной подготовки все должно быть в срок и вовремя, но... время показало, что лишние деньги были просто необходимы.
Первые грозные признаки опасности появились на утверждении актерских проб. Лариса уверила меня и ассистента по актерам, работавшую с ней еще на «Крыльях» Глорию Александровну Эленбоген, что, когда писался сценарий, уже было ясно кто будет играть главных героев. Тех, в ком Лариса сомневалась, мы вызывали на фотопробы, и по получении снимков выкладывалась «икебана», — смотрели, как актеры соотносятся друг с другом. Тех, кто, по мнению Ларисы, не соответствовал, выпадал из «гармонии икебаны», отсеивали. Лариса требовала, чтобы режиссерская группа обязательно была лояльна к отпавшим актерам. «Уважение — обязательно. Если он (она) отпали, вовсе не значит, что он (она) плохие актеры, просто он (она)... «не нашей группы крови», — добавляла Глория Александровна и отправлялась писать вежливые письма с отказом и надеждой на встречу в следующей картине.
В трех главных ролях «Ты и я» Лариса уверенно видела Беллу Ахмадулину, Юрия Визбора и Леонида Дьячкова. Дьячков вызывал некоторые сомнения, и поэтому на роль Петра мы пробовали разных актеров. Перед пробой Высоцкого Лариса сказала: «Парень он хороший, но Петр... не-ет». — «А зачем же тогда пробовать, пленку тратить?» — возразила я. — «Неожиданности бывают... изредка, а потом мне интересно его актерское нутро, может быть, когда-нибудь...» На роли Кати и Саши мы почти никого не пробовали, Лариса была в них абсолютно уверена. «Икебана» выстраивалась неплохо, и худсовету было что показать.
Но там мы встретили дружное непонимание и непримиримость. Во-первых, — всласть долбали сценарий.
Вы только подумайте! Сценарий о сомневающемся человеке, о человеке недовольном... Только подумайте, человек, советский человек, недоволен, задумываться, видите ли, ему не дают (это о герое Визбора), а другой мотается по стране, тратит государственные деньги, и вообще все это — блажь режиссерская, слишком вам много на «Крыльях» позволяли, Лариса Ефимовна, критику наводить...
Во-вторых, худсовет особенно дружно восстал против кандидатуры Беллы Ахмадулиной, и, если с Визбором кое-как согласились, то что касается ее, все были категорически против.
А еще нам набросали такое количество замечаний — буквально по каждой странице сценария. ‹…› Со временем я узнала, что не всегда худсоветы бывают столь непримиримы, хотя умных подсказок и верных оценок было маловато, но к другим режиссерам относились мягче и снисходительнее, чем к Ларисе. По отношению к нашему материалу обсуждение выглядело как заведомая установка: «ругать», «не давать», «не пущать».
Ахмадулина была отвергнута, и мы остались без героини, а время подпирало — пора было отправляться в Норильск и начинать съемки.
Ассистент по актерам в Норильск поехать не смогла, и я, новоиспеченный режиссер, отправилась в экспедицию без ассистента, только с молодым начинающим помрежем Любой, девочкой добросовестной, но совсем еще неумелой. Вся экспедиция в Норильск осталась в памяти как страшный сон (вернее, бессонница, потому что во время нашего пребывания там стояли длиннющие полярные летние дни и солнце скрывалось только часа на два. Дел было ужасно много, и сразу же начались неприятности — то актер не прилетел, то Наташу Бондарчук, перешедшую улицу не в положенном месте, забрали в милицию, то массовка требует освобождения от основной работы... Да и сам город, к великому удивлению нашему, оказавшийся порождением бывшего Гулага, принес такие новые сведения о родной стране, что не только задумаешься, но и ужаснешься.
Но все когда-нибудь кончается, окончился и круговорот съемок в Норильском карьере. Сокращенной группой мы перебрались в Игарку. После грандиозности карьера, после единственной улицы Норильска, круговорота съемок перед нами раскинулась величавость Енисея, воздух наполнили трубные басы океанских пароходов, тундру, с ее скудной растительностью, сменила тайга.
И был незабываемый вечер: нам перепала огромная рыбина, мы ее спроворили — и вечером Лариса, Леонид Марков и я впервые спокойно поужинали. Расходиться не хотелось, и Лариса с Марковым затянули украинские песни. У Ларисы был на редкость красивый и сильный голос, контральто, и абсолютный слух...
«Вы бы могли быть оперной певицей, Лариса Ефимовна!»
«Нет, — засмеялась она, — не-ет, я не актриса, я не исполнитель, я — режиссер. Я хочу знать, мыслить, чувствовать и чтобы другие поняли то, что мне в моих мыслях и мечтах открывается».
Хованская В. Лариса // Киноведческие записки. 2004. № 69.