Для широких кругов Десятников — прежде всего автор музыки к фильмам Константина Зельдовича, Валерия Тодоровского и Алексея Учителя, а для критической и околомузыкальной тусовки — persona grata, законодатель музыкальной моды и вкусов 1990 годов. Маску скучающего аристократа Десятников носит с элегантностью и изяществом. В постмодернистской иронии композитора-англомана различимы специфически-английские черты, свойственные, скажем, персонажу детективных pоманов Дороти Сейерс лорду Питеру Уимзи. Светское легкомыслие и интеллектуальная искрометность, остроумие и презрение к пошлости, которое оборачивается особой, эстетски специфической привязанностью к пошлому и обыденному (рассказывают, что он обожает слушать самую вульгарную эстрадную музыку в ресторане «У камина», находящемся в двух шагах от Дома творчества композиторов в Репино). Рискну предположить, что, как и лорду Питеру, ему присуща та «боязнь ответственности» — что сменяется особой рискованностью свершаемого выбора... ‹…›
Фортепианные пьесы столь показательны для Десятникова, поскольку написаны не в духе «послания к человечеству», а как остроумная и участливая беседа с отдельно избранным представителем оного. Они пронизаны особым острым удовольствием от «вечно приятного и бесцельного времяпрепровождения светской беседы» (цитирую по памяти эпиграф к «Благородным и сентиментальным вальсам» Равеля). Тем пронзительнее внезапно прорывающаяся искренность (например, в лучших пьесах альбома, которыми, на мой взгляд являются «Колокольчики» и «Jamais»). Один раз услышав сочинения Десятникова, уже не забудешь эту кристальную ясность. Но глядя в ноты, поражаешься — все написано буквально «между строк» — несколько банальных мелодических фраз, общих гармонических мест — и вдруг из одного-единственного ритардандо, из одной паузы возникает нечто вечное. И вот уже ноты этой музыки хочется увеличить и поместить в рамке на пространстве пустой стены. Чтобы рассматривать бесконечно, вглядываться в каждый изгиб фразы и находить смысл в каждой паузе.
Герой новеллы Кортасара, ставшей сценарной основой фильма Антониони «Blow Up», подобным образом вглядывается в ускользающие мгновения жизни, преображенные его даром в гениальные фотографии: пригибающаяся под порывом ветра трава, силуэт ветки за окном, прыгающий одиноко теннисный мяч, грустное лицо мима. Жизнь — пугающая и опасная — становится для него объектом искусства, ее постоянно ускользающую красоту он хочет остановить, удержать от бега времени. Об этом, по-моему, написаны лучшие из сочинений Леонида Десятникова.
О.С. Феномен Десятникова // Театральный Петербург. 2005. № 1.