Володю Ивашова пригласил «Мосфильм» на главную роль в «Балладе о солдате». Восемнадцатилетнему студенту ВГИК кинопробы были внове, но он знал, как трудно оказаться тем единственным, кому будет доверено высокое звание «герой фильма». Тем радостнее было ему услышать, что его кандидатура утверждена.
Володя продолжал ходить на пробные съемки. Но теперь он помогал «рождаться» героине картины, будущей своей партнерше. Согласитесь, очень интересно узнать, с кем придется пройти весь фильм. А пробные партнерши уходили и не возвращались... Только после пятой пробы, когда на студию позвали сверстницу Ивашова — Жанну Прохоренко, состав исполнителей был наконец утвержден.
Теперь картина готова. Вы скоро увидите «Балладу о солдате», познакомитесь с юным бойцом и его подругой. Увидите — решите, хорош ли фильм. Но герои его вам наверняка понравятся: они молоды, непосредственны, ясны их глаза и чисты чувства.
Конечно, получилось это прежде всего потому, что режиссер Г. Чухрай решительно и удачно выбрал исполнителей, не побоялся их неопытности, поверил живому темпераменту.
Сейчас Жанна и Володя занимаются на втором курсе ВГИК. В их беседах вдруг проскальзывают фразы из фильма. Память о картине останется, видно, надолго. Они полюбили своих экранных сверстников.
Дебют — в восемнадцать // Советская культура. 1959. 24 октября.
В «Балладе о солдате» Г. Чухрай показал себя мастером психологической подробности — негромкой и объемной, оригинальной и достоверной. Попробуем расшифровать четыре жеста персонажей, подсмотренные глазом тонкого и проницательного режиссера. Четыре движения, на долю которых падает 30 — 40 секунд экранного времени, — они идут на среднем плане в переходе на общий и завершают сцену встречи инвалида с женой.
Позади дорожные сомнения и тревоги, счастье и горечь первых минут после разлуки. Вместе с уходящей кромкой перрона медленно удаляются две фигуры — мужчина на костылях и женщина.
Она берет его за локоть по привычке, по старой, давнишней, подумать только — довоенной привычке. Так же, как делала это тысячу раз, гуляя с ним в парке, идя по улице, рассматривая картинки в театральном фойе. Берет почти машинально. Они идут так некоторое время, а потом, споткнувшись о костыль, она снимает руку.
Снимает потому, что так удобнее. Физически. Обоим. Однако же она испугалась своего движения — вдруг он решит, что ей неудобно идти рядом с инвалидом? Что не к лицу ей с ним, калекой, появляться на людях? Что вот уже надоело или скоро надоест, что и в самом деле так лучше — идти врозь, — не обязана она мучиться. И тогда она протягивает к нему руку, но не получает ответа. Он боится жалости. На равных — так на равных.
Она понимающе опускает руку и продолжает идти с ним рядом, ласково глядя ему в лицо.
Четыре движения!
Халтурин Г. Сорок секунд // Искусство кино. 1960. № 1.
Григорий Чухрай поставил «Балладу о солдате» потому, что он не мог ее не поставить, — вот, как нам кажется, главное объяснение этой творческой победы. Настоящее искусство движимо именно такими «я должен», именно таким «не могу молчать».
Первая крупная работа Чухрая — фильм «Сорок первый», работа признанная, отмеченная высокой премией международного кинофестиваля, — была во многом, думается, генеральной репетицией перед этим главным фильмом.
Так Чухрай узнал меру собственных сил, так определился как профессионал, как художник. И вот теперь он смог заговорить о своем заветном. Заговорить в полный голос, в полную степень волнения, не остывшего за пятнадцать послевоенных лет.
Пламя войны. Его отблеск продолжает вновь и вновь освещать всемирный экран киноискусства. Война возвращается на этот экран упорно и по-разному: в лирической патетике калатозовских «Журавлей», в открытой трагедийности «Судьбы человека». Она возвращается в нравственно-философской изощренности французского фильма «Хиросима — мол любовь» и даже в легковесном фарсовом обличье Бабетты, идущей на войну, и мистера Питкина, оказавшегося в тылу врага.
У Григория Чухрая тема войны нашла свое особое преломление.
Чухрай, говоря о войне, хотел прежде всего рассказать о «вполне прекрасном человеке» (воспользуемся определением Салтыкова-Щедрина), отнятом у жизни этой войной, хотел создать произведение, сердцевиной которого был бы высокий нравственный идеал.
Фильм задуман как песня о человеке, которым светла жизнь. Вот почему Чухрай поставил в центре всего Алешу Скворцова. Вот почему он назвал свой фильм балладой.
Баллада — на редкость точное определима. Да, это именно баллада — отодвинутая в историю, имеющая отпечаток предания, неотделимая от голоса поэта.
И все бытовые подробности военных лет: лица людей, поднятые к черной коробке уличного громкоговорителя, роняющего тяжелые слова нерадостной сводки; сумятица привокзальной толкучки, где продают хлеб, электрические счетчики, старую одежду; неостывшие руины только что разрушенного бомбежкой дома — все эти подробности во всей в точности не могут отвлечь вас лирической музыки повествования. Ее, эту музыку, несет и начало картины, и ее финал с их долгой, щемящей нотой.
Истории Алеши Скворцова начинается с подвига. Но даже если бы этого подвига не было, герой фильма Чухрая не стал бы другим, не потерял бы чего-то самого главного, потому что самый подвиг был для него делом простым и естественным.
Вот эта естественность Алешиной нравственной высоты и есть высшее достоинство образа.
Алеша не может бросить без приказа окоп — не может и все. Алеша не может не исполнить просьбы незнакомого солдата. Он не может плохо поступить с девушкой, которая волей случая оказалась запертой с ним в одном товарном вагоне. Он не может бросить случайного попутчика-инвалида и убежать на поезд — не может, хотя и знает, что следующего поезда ждать очень долго, а времени у него в обрез.
Чухрай знает, как трудно складываются отношения зрителя с героем, которого принято называть положительным, знает, как сильно у зрителя отвращение к назидательности, к декларативности всякого рода. И вот он обходится без многозначительных курсивов и без восторженных подчеркиваний. Он просто показывает нам простую логику нравственности своего героя, который в любых обстоятельствах остается самим собой.
Алеша всего лишь одни из тех мальчиков, которые всегда будут молоды. Один из тех, чья взрослая жизнь целиком уместилась в два-три года. Школьная парта — война — смерть — вот дорога Алеши Скворцова и таких, как он.
Но на своей кратчайшей жизненной прямой эти мальчики в шинелях успевали стать солдатами и людьми. Они успевали узнать, что такое подвиг, честь, любовь. Они успевали научиться ненавидеть, ненавидеть не только врага, но и подлость, корысть, предательство, научились презирать их.
В фильме Чухрая есть особая и очень ясная — сюжетная линия, где Алеше приходится лицом к лицу столкнуться и с хапугой, и с жалкой, потерявшей себя женщиной, которая не сумела, а может быть, просто не захотела ждать.
Вы помните эту сцену, когда Алеша сует толсторожему солдату, охраняющему эшелон, банки с тушенкой — ему мучительно стыдно за другого, н сколько брезгливости в его торопливом «возьми!» А чего стоят одно его слово «мыло!», которое он бросает в лицо женщине: оно звучит как пощечина, как грубое, но заслуженное оскорбление.
Алеша Скворцов — не благолепный отрок с иконы. Разве легко ему справиться с собой, когда он хмелеет от близости девушки? Но в нем есть истинное душевное целомудрие. Есть нерушимый нравственный кодекс, который — опять же с полной естественностью — для него сильнее всего.
Вот почему в его отношениях с Шуркой столько деликатности (это хорошее, высокое слово), столько важного терпения, серьезности и высокой ответственности настоящего мужчины.
То, кто происходит между Алешей и Шуркой, прекрасно. Оно простодушно и сложно, наивно и полно высокого смысла. Вспомните чудесную перебивку их «ты» и «вы», вспомните минуты, когда Алеша смотрит на Шурины волосы или когда Шура находит в его солдатском мешке платок и словно вскользь спрашивает, кому он. Вспомните отчаянное Шуркино «нет», которым она перебивает Алешино «да» в ответ на вопрос проводницы: «Жена?» Или Алешу и Шуру, прижатых друг к другу в тесноте перехода от вагона к вагону: гремят колеса, не слышно слов, а говорится о чем-то очень важном...
Это люди, рожденные для счастья и достойные его. И вот их разлучила война, разлучила навсегда, потому что Алеша Скворцов погиб у деревни с нерусским названием. Та война, которая не просто унесла миллионы жизней, а убила тысячи и тысячи хороших людей, таких, как Алеша.
Фильм Чухрая — об этом. Он о том, что наша победа была прежде всего нравственной победой, потому что за нее бились солдаты, достойные баллад. Он за то, чтобы наша сегодняшняя жизнь была высока, как высока была жизнь «воина-брата, что погиб за нее».
Именно поэтому так велик успех фильма во всем мире, именно поэтому он выдвинут на соискание Ленинской премии.
Шитова В. О том, что свято // Комсомольская правда. 1961. 24 января.
Голуби. Много белых голубей. И дорога. Длинная, узенькая, она ниточкой тянется от деревни Сосновки, где прожил свое веселое детство Алеша Скворцов, герой нового фильма «Баллада о солдате». Из этой деревни ушел на фронт парнишка, веселый и шустрый, задумчивый и добрый, и больше не вернулся. А теперь возле Алешиной избы воркуют голуби, и мать в черном платке выходит на дорогу и смотрит вдаль...
Печальное, грустное начало фильма. Оно навеяно воспоминаниями о товарище, закадычном друге, оно не может быть веселым, ибо война была жестокой, и раны ее не заживают в сердцах живых. Побратим-однополчанин погиб, и они, авторы сценария В. Ежов и Г. Чухрай, слагают теперь о нем кинопоэму, которую назвали «Балладой о солдате». Скупой и выразительный художник экрана Григорий Чухрай после шумного и заслуженного успеха фильма «Сорок первый» долгое время молчал, вынашивал новый замысел. Он остался верен своей теме, своему почерку: от поэтического образа красноармейца режиссер шёл к поэме о своем сверстнике, товарище, бойце Великой Отечественной войны.
«Баллада о солдате», — фильм не о подвиге. И не о смерти. Он рассказывает об Алеше, скромном пареньке из Сосновки, о его жизни и, может быть, о самых счастливых днях его жизни, когда он почувствовал себя взрослым и нужным людям. Человек отзывчивого сердца, никак не приспособленный к войне, Алеша «с испугу», как он признается сам, стал героем.
Связист с тяжелым телефоном на ремне оказался один на один против немецкого танка. Танк преследовал его по пятам, настойчиво, с ревом. И когда, казалось, жизнь солдата кончена, под руки попало противотанковое ружье, и Алеша с каким-то отчаянием прицелился в танк, эта громадина взвыла и загорелась. Потом, осмелев, солдат подбил второй танк. Ведь настоящий герой Алексей Скворцов! Так думают все, но Алеша более скромно судит о себе. Не надо ему наград, ему крайне необходимо съездить в Сосновку, повидать мать, починить крышу на избе. И все. Об этом он, Алеша, и просит генерала. Уважил генерал его просьбу, отпустил на шесть суток солдата на побывку домой.
С этого, собственно, и начинается сюжет фильма. Режиссёру хочется показать солдата человеком, и не в бою, а среди товарищей, которых встречает Алеша на пути в Сосновку, среди людей, таких же обыкновенных, как и сам паренек. Солдат — всюду человек, готовый пойти навстречу каждому открытому сердцу, помочь тому, кто нуждается в его помощи. Человеческое в советском солдате сильнее горя и смерти, сильнее снарядов и бомб, крепче фашистской брони. Вот эта простая мысль, как бы протестующая против войны, ее невзгод и лишений, становится лейтмотивом баллады о пареньке из Сосновки.
Каждая минута у Алеши на счету, но он не может пройти мимо человеческого несчастья, для него нет «чужого» горя, он воспитан в таком обществе, где с юных лет развивается у человека чувство товарищеской солидарности, взаимной помощи. Пусть совсем незнакомый ему солдат просит («Ты же земляк, загляни в наш городок») разыскать на улице Чехова Лизу, передать ей от Сергея посылочку и сказать, что Сергей жив. И Алеша выполнит эту просьбу.
Грустными глазами смотрит солдат-фронтовик на мелькающие в окне вагона деревни и березки: у него ампутирована нога. Куда ехать? Встретит ли красавица-жена? А может, не придет на вокзал, отвернется. И Алеша вместе с ним стоит на перроне. Опять ушел его поезд, опять он не может оставить солдата в горе, в ожидании. Но вот прибежала красавица, бросилась в объятия. И Алеша понимает, что он сделал свое дело: тихо поставил чемодан и ушел.
Благородная, чистая душа солдата проявляется в каждом поступке, в каждой встрече с новыми людьми. И вот повстречалась ему Шура в вагоне товарного состава, куда проник Алеша, всучив тугоумному часовому из тыловиков банку тушенки. Худенькая девочка настороженно, дерзко отнеслась к солдату. Вся взъерошилась, подготовилась к отпору. Но Алеша удивительно симпатичен. У него нежная улыбка; совершенно открытое лицо и добрые глаза.
Постепенно, как бы открывая все новые и новые грани характеров, режиссер создает удивительно поэтическую симфонию чистой, целомудренной любви. Хрупкая и ершистая поначалу девчонка с тяжелой косой и светлыми глазами входит в Алешин мир нежной, доверчивой, ласковой. Вся эта сцена в теплушке построена на контрасте. Чистая и освежающая юные сердца любовь и где-то рядом — война; Шура, Алеша и часовой, гадкий, подозрительный вымогатель. Любовь протестует против грубого и жестокого, против смерти и горя. Любовь побеждает — в таком ключе решает постановщик свою большую гуманистическую тему.
В фильме много свежего, талантливого. Совсем молодые артисты Володя Ивашов (Алеша) и Ж. Прохоренко (Шура) радуют своим юным дарованием, искренностью исполнения. Прекрасна в фильме Антонина Максимова — мать, к которой все-таки добрался Алеша. Но встреча с сыном была очень кратковременной.
В живописи характеров режиссер добивается почти скульптурной рельефности кадров. Его крупный план поражает: лица, глаза персонажей, снятые во весь кадр, как бы приближают характеры к зрителю, будоражат мысль, обнажают глубину переживаний. Режиссер избегает киноштампов, стремится найти свои выразительные средства.
«Баллада о солдате» — мужественный фильм. Весенним ощущением жизни, гуманизма, дыханием юности согрета поэма о бойце, о человеке, который доверчивым взором смотрит на мир и в тяжкую пору войны находит в людях хорошее, человеческое. И все-таки есть в фильме такие нотки печали и грусти, которые заставляют насторожиться. Печален образ матери, стоящей у дороги в начале фильма. Одинокая осталась на перроне Шура: поехал в Сосновку паренек, которого она внезапно открыла для себя на всю жизнь. Ушел из жизни чудесный человек — Алеша. Но жизнь-то идет, она продолжается. Мы не против печального. Оно есть в жизни, и без печали нельзя создавать фильм о войне — поре страданий, горя и невзгод. Однако в картине не найден финал, который бы помогал философски осмыслить трагедию. А это несколько огорчает: ведь талант Григория Чухрая — глубокий, оптимистический, освещенный пытливой мыслью художника.
Кончается фильм, и невольно вспоминаются голуби, белые голуби в самых первых метрах ленты. Голуби кружат над землей, над людьми, которые строят жизнь и никогда не забудут тех, кто погиб за победу. Образ паренька из Сосновки, так прекрасно запечатленный в «Балладе о солдате», еще раз напомнит нам о минувшем, чтобы мы больше ценили прекрасное на земле и в людях.
Фролов В. Поэма о друге-солдате // Советская Россия. 1959. 5 декабря.
Оглянитесь по сторонам, всмотритесь в лица зрителей в тот момент, когда на экране Алеша и его мать (артистка А. Максимова) бегут по дороге, чтобы обнять друг друга и тут же расстаться. Конечно, на глазах зрителей — слезы. Но их вызвали не только сцены горя. У этой картины есть более сильный внутренний двигатель. Она обращена к чувству человеческой солидарности. Не беды людей, а их братство — вот главная тема, внутренний заряд фильма. Фильм зовет нас видеть, понимать людей, живущих рядом.
В значительной степени успех фильма определяется исполнением главной роли. В титрах артист именуется не Владимиром, а Володей Ивашовым. Это действительно юноша, чуть ли не мальчик. Может быть, удача режиссера в том, что он взял у актера обаяние его юности? Нет, режиссеру удалось добиться победы более значительной. Ему удалось найти актера, способного раскрыть светлое в человеческой душе. ‹…›
Как быстро овладевает Чухрай языком киноискусства! Мы это явственно чувствуем в звеньях фильма, которые непереводимы на язык другого искусства, а если переводимы, то с большими потерями.
Вот шофер, которого Алеша попросил подвезти его к деревне, отказался; Алеша шагает один по проселочной дороге; шофер, одумавшись, догоняет солдата и предлагает сесть в машину. Здесь режиссер снова «выключает» звук. И поступает остроумно — мы гораздо больше волнуемся, догадываясь о разговоре между шофером и солдатом, чем если бы слышали каждое слово.
Еще пример. Больной старик Павлов услышал от Алеши о своем сыне, воюющем на фронте, — «товарищи его уважают за смелость»! Правдивый Алеша врет — иначе нельзя. Старик со слезами говорит, что сына его и «мальчишкой все любили». Вы готовы умилиться. Но тут трещит будильник, некстати заведенный каким-то мальчиком над изголовьем старика. Вы невольно улыбаетесь. Режиссер управляет вашими эмоциями, он как бы заставляет вас накапливать глубокое и подлинное сопереживание героям, удерживаясь от сентиментальности.
Фронтовик-инвалид (артист Е. Урбанский) встретился на вокзале с женой (артистка Э. Леждей). Сцена сыграна с настоящим подъемом. Мы видим, как до боли сильно сжали друг друга в первом объятии муж и жена. Но режиссер не довольствуется этим. Он заставляет нас долго следить за этими двумя людьми, удаляющимися по перрону. Мы видим, как жена споткнулась о костыль мужа: она еще не привыкла ходить рядом с инвалидом; прижав руки к груди, она виновато смотрит на мужа — ей очень хочется, чтобы муж не заметил этой маленькой, но такой горькой неловкости. Режиссер заставляет нас быть наблюдательными, зоркими — камера превращается в микроскоп. Мы напоминаем о таких деталях фильма не потому, что они представляют собой какое-то откровение: они интересны тем, что приводят в действие эстетические возможности экрана, нередко забываемые.
Увы, режиссер кое-где изменяет сердечно-естественному тону повествования, берет оперные, высокие ноты, и тогда голос его срывается — к счастью, ненадолго. Есть что-то стилистически чужеродное фильму в эпизоде монументально застывшей толпы, слушающей радио; еще дальше уходит режиссер от избранной им интонации в сцене бомбежки поезда, где так картинно, так неестественно эффектна мизансцена; да и дикторский текст кое-где излишне многозначителен. О таких расхолаживающих нотках остается пожалеть. ‹…›
Если бы Алеша Скворцов больше и тоньше, проницательнее узнавал человеческие характеры, человеческие отношения, если бы поездка к матери явилась для него и испытанием характера, и школой мысли, — наверное, фильм стал бы более глубоким, более емким. Границы обобщения раздвинулись бы.
Вспоминается Марютка — героиня первого фильма Чухрая. Как ни обидно, нельзя не отдать ей предпочтения перед Алешей. И Алеша, и Марютка — чистые, чудесные натуры, но Марютка — да простят меня авторы «Баллады» — была умнее и по-человечески содержательнее. Она, как это ни странно, была современнее Алеши Скворцова, потому что ее больше волновали раздумья о времени, о людях. Алешу Скворцова такие размышления не тревожат. Он беднее мыслями, чем безграмотная рыбачка Марютка. Причины этого следует искать, вероятно, прежде всего в отдельных драматургических просчетах сценария.
Варшавский Я. Светлые глаза // Советская культура. 1959. 31 октября.