Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
Мир «Журавлей» — такой знакомый и новый
Сергей Соловьев о фильме

...Первым моим серьезным контактом с искусством, который поначалу пусть на минуту, но вырвал меня из пределов быта, поднял над его уровнем и перенес совсем, в иную сферу, был фильм «Летят журавли». Это был контакт вовсе не «киноманский», даже не осознанный тут же как приобщение к подлинному творчеству, а естественный, пусть случайный, однако непосредственно жизненный, практический — и уже духовный. До сих пор помню чрезвычайную степень потрясения четырнадцатилетнего подростка — отнюдь не романтического и не мечтательного — ничего такого во мне не было, а вполне делового, прозаического, крепких рационалистических правил. Меня буквально шатало от стенки к стенке. Собственно, понять я ничего не мог. Почему в этом кинотеатре, в котором я был сто раз, смотрел разные фильмы, заранее зная, когда кого изловят, пристрелят, кто кого обманет, пристыдит, исправит, кто на ком женится и для чего, — почему в этом зале я вдруг буквально стал сам не свой? Множество фильмов проходило, души не задев... Я был, как многие и тогда и теперь, потребителем зрелища. А «Журавли» оказались чем-то иным, я же — измененным человеком. Я видел на экране близких и знакомых мне людей, я жил с ними одной жизнью. Помню, я тогда себе не поверил: может, со мной что-то случилось? Какая-то психологическая аномалия? Пошел еще раз. Знал, когда Вероника швырнет печенье, но задолго до этого момента начинало сильно стучать сердце, перехватывало дыхание, и снова — ощущение неведомой раньше преддурноты, когда убивают Бориса... Смотрел картину раз пятнадцать. Сегодня читаю о том, как старшее поколение смотрело «Чапаева»: он повлиял на формирование сознания и нравственности и моего поколения. Но тут я могу с полной ответственностью говорить не только о себе — таким воспитателем, приобщителем к духовной жизни культуры и искусства, а значит, к его традициям, стали для нас и «Журавли» Виктора Розова, Михаила Калатозова, Сергея Урусевского, Татьяны Самойловой, Алексея Баталова. О том же рассказывал как-то Глеб Панфилов. И если подростки тридцатых годов надеялись на то, что Чапай все-таки выплывет, то я на каждом просмотре страстно желал, чтобы Борис не погиб, а Вероника его дождалась и была счастлива. Вот это безнадежное желание совершенно невозможного счастья героям было тогда очень серьезным моментом нашей духовной биографии, важным показателем формирующегося нравственного сознания. «Журавлям» я признателен в этом смысле как факту внеэстетическому. ‹…›

«Журавли» живы и сейчас не столько своей формой — она может и устареть, — а своей неумирающей духовной функцией. Она для меня — основное содержание традиций нашего искусства. Обладать духовной функцией — вот главное! ‹…›

Мир «Журавлей» — такой знакомый и новый, незнаемый, другой, в тысячу раз более богатый, интересный. Я его таким, оказывается, не видел, не знал, не понимал, что таится в его глубинах, что скрывается за внешним, за видимостью. В этом преображенном мире прежде всего поражала и потрясала неклишированная драматургия — вот речь и зашла о форме! — нестандартное развитие конфликта и сам конфликт, до того нашему экрану неизвестный. По правилам, Вероника должна была непорочно ждать Бориса, и вот он возвращается, а в доме уже накрывают свадебный стол. Если он погибнет, она должна хранить ему верность, целиком отдаться любимому делу, и в финале мы увидим ее доброй, благостной старушкой, в окружении молодежи... Авторы «Журавлей» отбросили схемы — это акт не только художественный. ‹…›

Утверждена традиция доверия к жизни! Действие настолько реально, что вот знаешь: Вероника не встретит на вокзале Бориса, не побежит к нему с цветами, он погиб на наших глазах, — но было и осталось желание его приезда. Здесь фабульный ход включает самое дорогое — ход души, ход сопереживания. Сопереживания еще эстетического — и уже сверхэстетического, природного, тканевого сопереживания. Фильм завершился, но не закончился в нашем сопереживании. ‹…›

‹…› очевидно, что ни в одной из моих работ нет ничего общего с художественной традицей, которую продолжал и развивал Сергей Павлович Урусевский. И каждый с этим согласится. Известно, что традиции, которые унаследовал этот удивительный мастер, обладали четким и ярким лицом. Это опыт фотографии Родченко, строгость архитектурного конструктивизма 30-х годов... Внешне ничто не совпадает. — И все же Урусевский оказал на меня огромное влияние. ‹…›

Когда я, подросток, понял, что «Журавли» обладают надо мной необоримой, магической властью, я стал думать — а что она такое, в чем она? Однажды мне попалась фотография рабочего момента: у аппарата Урусевский, на нем ватник, шапка, ноготь сбит, а за оператором — Татьяна Самойлова. Меня как током ударило. Значит, все, что я видел на экране, что казалось мне таким естественным, природным, несотворенным, все это рукотворно! Создано! А позже пришла мысль: раз это рукотворно, значит, я могу понять, как это сделано. И научиться! Михаилу Ильичу Ромму — мне посчастливилось поступить к нему — больше, чем мои сценические и экранные студенческие работы, нравились мои сценарные замыслы и то, что я тогда пробовал писать. И вот однажды — я был на четвертом курсе — меня зовут в общежитии к телефону: звонит Урусевский. Это поразило меня не меньше, чем если бы на другом конце провода был, скажем, апостол Павел. Зачем я понадобился Сергею Павловичу? Оказалось, Ромм рекомендовал меня Урусевскому в качестве сценариста! «Михаил Ильич говорил мне о вас, я бы хотел, чтобы вы написали для меня сценарий о Есенине». Я просто оцепенел. Мое состояние поймет каждый. И с того дня началось мое общение с Сергеем Павловичем. Меня ни разу не покидало сознание, что я пью чай не просто в одной из московских квартир и разговариваю не просто с одним из операторов. И представьте себе — ничего у нас не получилось! Я написал тогда сценарий, и в чем-то он Урусевскому даже нравился. Но оба мы ощущали, что это был не его материал. Не его фактуры, темпы, ритмы, не его вселенная. А то, что он предлагал, я решительно не мог принять, вобрать в себя, как ни пытался: это было не мое! Все усилия оказались напрасными. Зато я узнал и лучше понял оператора Урусевского, мне полнее открылся его мир и стал от меня неотделим. Это не родство душ, не близость индивидуальностей, не схожесть манер. Художественный опыт Урусевского впрямую мне чужд, если под опытом понимать императив: «снимай так». Но если говорить о творчестве как о личностном мире, как о пейзаже души, то Урусевский — это мое, без чего я себя не представляю. Как это соотносится с проблемой традиций, не знаю. Главное для меня — внутренние закономерности авторского мира, преображенного мира, пусть не открытые теорией, не сформулированные, но делающие его живым, неисчерпаемым, неустаревающим. Все, что делал Урусевский, вся его жизнь, судьба, биография — все это серьезная традиция. А Михаил Калатозов? Конечно, я знал и помнил другие его картины, сделанные до «Журавлей», и не верил, что они принадлежат ему. Я не хочу ругать их или хвалить. Они заняли свое место в истории советского кино. Но это ленты, которые меня не коснулись. Во ВГИКе я посмотрел «Соль Сванетии» и понял: ничего невероятного не произошло, просто в «Журавлях» художник вернулся к самому себе. ‹…›

«Соль Сванетии» и «Журавли» — картины очень сопрягаемые. Их родство освещает творческую судьбу Калатозова, которую я считаю по-настоящему драматической. Имеющей прямое отношение к проблеме традиций и новаторства, к поискам своего пути в искусстве.

Думая о Калатозове, я думаю о доверии художника к себе, о степени этого доверия, об ответственности перед своим местом и своим долгом в искусстве. «Соль Сванетии» и «Журавлей» шедеврами делает развернутый в них грандиозный пейзаж души человека, который хочет сообщаться с людьми, сообщить им нечто для них важное.

Соловьев С. В начале жизни школу помню я... Традиции и современность [Интервью Ефим Левин] // Искусство кино. 1979. № 1.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera