Дмитрий Савельев: Алла Сергеевна, от «Дневных звезд» до середины семидесятых выходило по нескольку фильмов в год с Вашим участием. Затем Ваши отношения с кинематографом становились все прохладнее, как мне кажется. Это тем более странно, что Вы ни в коей мере не относитесь к тому типу актрис, для которых возраст имеет какое-либо значение. Известно, что кино решительнее, чем театр, навязывает актрисе амплуа. И каждая эпоха востребует свой женский облик, свой женский тип. Историки кино могут иметь различные мнения на этот счет, но как бы Вы сами определите тот женский тип, который был востребован в Вашем лице в шестидесятые-семидесятые годы?
Алла Демидова: Вы знаете, кино по природе своей слишком властно и авторитарно распоряжается женской и мужской типологией. Во-первых, уже самим этим однозначным разделением, не терпящим, за редчайшими исключениями, компромисса между женским и мужским началом человеческой индивидуальности. В то время как на самом деле каждый человек не только женщина и не только мужчина, в каждом из нас есть и то и другое. К сожалению, до недавнего времени это могло иметь отношение только к характерным актерам. Героям и героиням такая амбивалентность была как бы заказана. Потому что использовались внешние данные (по преимуществу, чем банальнее, тем лучше), и востребовалась в основном так называемая любовная тема в самом поверхностном ее понимании. У меня к этому поверхностному пониманию, сопутствующему понятию героини, интереса не было. Да и по-правде сказать, дело даже не в глубине проникновения, а в том, что мне не интересна и не близка драматургия роли, построенная на так называемых чувствах. Я в молодости не читала любовных романов. Более того, я не любила Анну Каренину.
Д. С.: Роман или героиню?
А. Д.: Героиню. Потому что мне была непонятна такая степень зависимости от другого человека. Потому что нельзя требовать чего-то от другого человека. Вообще требовать ничего нельзя. Все происходит по какой-то прочерченной не нами судьбе. И нам просто надо понять, где начало этой линии и куда она ведет.
Д. С.: Разрешение собственной судьбы, которое Анна выбрала. Вы не принимаете?
А. Д.: Нет, не принимаю.
Д. С.: С Вашей точки зрения это поступок слабой женщины или сильной?
А. Д.: Вы самоубийство имеете в виду? Как Вам сказать. Бывает, наверное, так больно, что легче разрубить этот узел, но нельзя допускать боль, нельзя впускать ее в душу, потому что она разрушает. Именно душу разрушает. Почему самоубийство — грех, высочайший грех? Потому что она разрушает душу, эта боль.
Д. С.: А Вам никогда не хотелось сыграть Анну?
А. Д.: Никогда.
Д. С.: Сыграть в ней то, мимо чего до Вас проходили, открыть то, что до Вас не играли?
А. Д.: У меня не было природных данных для того, чтобы сыграть такую женщину. Но если бы мне пришлось это делать в театре, я как-нибудь извернулась бы, как я извернулась с Гертрудой. В Гертруде всегда играли климактерическую последнюю любовь. Мне это настолько всегда претило, что я даже не откликнулась, когда меня спрашивали, имею в виду я это или нет. Да нет, конечно. На самом деле это совсем не старая женщина, но возраст даже не важен, а важно то, что она была женой сильного короля, отца Гамлета. И когда тот неожиданно умер, Гертруда осталась у трона одна, понимая, что не может отдать власть сыну: он странный, он еще молод. А рядом Клавдий, брат мужа. Она же не знала об этом убийстве. И брак — это единственный путь, чтобы отдать власть брату собственного мужа.
Д. С.: То есть она расчетлива?
А. Д.: Расчетлива в том смысле, в каком можно говорить о расчете при передаче власти. Это тоже расчет судьбы, это не человеком расчитанные вещи. А когда ночью она узнает от Гамлета об убийстве, для нее это шок, и она его не может пережить. Она знает, что это яд. Я играла слабую женщину, даже по пластике. Такую орхидею с поникшими руками. Но это слабость не женская, она может быть и в мужчине. Это общечеловеческая слабость.
Д. С.: Гамлет медлит тоже из-за слабости?
А. Д.: Медлит из-за слабости или из-за комплекса во взаимоотношениях с Офелией — это не имеет значения. Не это главное. Вот исследователи говорят, что прошло десять лет между его встречей с призраком и убийством Клавдия: почему он так медлит? Да плевать. А вот как он изменился внутренне после встречи с иррациональным, после того, как он переступил черту, которую никто не переступал... Он же был веселым виттенбергским студентом, об этом можно догадаться по сцене с Розенкранцем и Гильденстерном, когда они общаются на равных, со скабрезными шуточками. И Гамлет раньше тоже был таким, он им подыгрывает. Теперь он другой. Вот что для меня важно, а не разочарование, не попытки раскрыть убийство и не монологи дидактические и всеми узнаваемые.
Д. С.: Репетируя в театральном училище. Вы хотели сыграть изменившегося Гамлета?
А. Д.: Скорее, я взялась тогда за Гамлета из-за застенчивости. Из-за моей сдержанности, закрытости. Я была более закрытым человеком, чем сейчас, и боролась с этим всю жизнь, но так до конца и не изжила застенчивость. Это один из детских импульсов, который толкает е актерскую профессию. Я с удивлением обнаруживала это свойство у многих актеров. В училище я очень боялась открыться и играла все как бы по касательной. Такая манерочка появилась. И тогда наш педагог предложила мне сыграть мужскую роль. Как она говорила, чтобы совсем отойти от себя.
Д. С.: Вы всегда отделяете себя от своей героини, или иногда граница размывается?
А. Д.: Я никогда не играла себя Моя судьба — это совсем другая судьба, моя жизнь — это совсем другая жизнь. Я никогда не использовала себя. Ни разу, ни в одной роли. ‹…›
Д. С.: А Вы любите пересматривать свои старые фильмы?
А. Д.: Я никогда этого не делала. Не то что пересматривать — я очень многого ни разу не видела. Зачем? Все равно уже ничего не изменишь. А тут я случайно посмотрела, причем отстраненно. У меня не было никакого чувства неудовлетворенности, потому что слишком давно все это было и я там играю тонко, хотя характер прямолинейный. Я смотрела посторонним глазом и думала: действительно, режиссеры — дураки, прошли мимо этой темы, мимо такого женского типа.
Д. С.: А Вы сами часто отказывались от ролей?
А. Д.: Да. У актера есть право на отказ, и я раскачивала амплуа, которые мне навязывали, не давала загнать себя в его рамки. Я после «Шестого июля» получала письма из тюрем с предложением стать вожаком каких-то малинных дел. Да, это правда, письма у меня сохранились. Но мне слабость была интереснее, слабость можно сыграть тоньше, чем силу. Потому что сила предполагает очерченность формы, определенность контура, а слабость... Тут нужны более тонкие краски, более тонкие психологические обоснования. Но такую роль можно делать только вместе с режиссером — у меня его не было. Меня просто приглашали на какую-то роль и делали из меня то, что хотели. Нет, у меня не было режиссера, с которым я могла бы поговорить так. как сейчас с Вами, например. Я всегда была только исполнителем.
Д. С.: Вы сказали, что отказывались от ролей, пытаясь как бы раскачать амплуа. Отзывались ли режиссеры на Ваши попытки или продолжали предлагать все то, что Вам было неинтересно?
А. Д.: Вы знаете, одно время в середине семидесятых годов не было ни одного интересного сценария, который прошел бы мимо меня. Я была тогда на пике и мне предлагали все. Но я хотела сыграть именно женский тип, а такой роли не было. Хотя были очень интересные роли. Ну вот, например, «Идеальный муж». Прекрасная роль. Но компания собралась плохая, я это почувствовала и после первого сьемочного дня сбежала, не очень хорошо поступив с группой И в моем гриме, в моих тюрбанах снималась Гурченко. Или «Старые стены». Казалось бы, можно сыграть такую самостоятельную, одинокую...
Я эту тему всегда тянула и в театре и в кино: тему женского одиночества, хотя могут и быть рядом мужчины, не в этом дело. Такая и Маша в «Трех сестрах», и Раневская в «Вишневом саде». Но в «Старых стенах» все было слишком социально, и я тоже убежала после первого сьемочного дня. И мою роль тоже сыграла Гурченко, кстати.
Д. С.: Алла Сергеевна, Ваш случай все же особый: Вы были на пике. Вам предлагали все. Но ведь актриса рискует, когда она отказывается раз. другой, пятнадцатый. У Вас никогда не возникаю опасения, что Вы рискуете?
А. Д.: У меня никогда такого опасения не возникало Напротив, у меня была внутренняя уверенность в том, что я все равно получу все то, что мне положено. А если я недополучила — это не по моей вине произошло.
Д. С.: Вы формулируете для себя, что именно Вы недополучили?
А. Д.: Очень просто. Я недополучила хорошую роль в хорошем фильме.
Демидова А. Я никогда не играла себя. Ни разу, ни в одной роли [Интервью Дмитрия Савельева]// Сеанс. 1995. № 10.