Она не красавица и явно не принадлежит к тем персонам на экране, которых камера любит за блестящую внешность. Она и не «характерная» — в ее облике нет той бросающейся в глаза неправильности, той изюминки, которая в сочетании с талантом порою действует куда сильнее красоты. И к «типажам», когда исполнитель переносится в фильм будто бы из гущи настоящей жизни, ее не отнесешь — в ней нет спонтанности, непосредственности непрофессионала. Кроме того, для «типажа» Михалкова слишком обычная: ведь это только кажется, что в этом качестве используют лица распространенные — на самом деле в них почти всегда есть некая гротескность, останавливающая глаз. В Михалковой вроде бы мало индивидуального: среднерусское, округлое, чуть тяжеловатое лицо, светлые волосы, чаще скромно зачесанные назад, — да таких женщин на московских улицах каждая вторая.
Анна Михалкова — это какой-то особый случай. Если допустить такую параллель, что актерскую профессию все же чаще выбирают женщины, соответствующие амплуа «любовница» (эффектные, темпераментные, соблазнительные), то она, безусловно, «жена». В ней не чувствуется ни естественной для актрисы тяги к кокетству, ни малейшего стремления пленять. У нее приглушенное, интровертное обаяние; она выглядит спокойной, будничной и рассудительной. Словно домохозяйка, которая, позанимавшись с детьми, приготовив обед и пройдясь по магазинам, решила попробовать себя еще и на этом поприще: сняться в кино. А потому нет ничего легче, чем записать Михалкову в обойму бывшей «золотой молодежи» с известными фамилиями, избравшей полем своей деятельности именно кинематограф: ведь снимают же фильмы Егор Кончаловский, Филипп Янковский, Федор Бондарчук, так отчего бы и ей не играть?
Парадокс в том, что Анна Михалкова — действительно хорошая актриса.
Понимаешь это не сразу. Ситуация кажется настолько нетипичной, что тут же задаешься вопросом: «А что значит быть хорошей актрисой?»
И тут оказывается, что для этого вовсе не обязательно, чтобы актерство было твоим призванием. То, что Михалкова — не актриса по природе, очевидно: игра для нее не является естественным делом. Кажется, что это всегда преодоление, но не полет и не «купание в роли». В фильмах «Изображая жертву», «Свои» или «Связь» она достигает значительной степени внешней свободы, однако то, что свобода эта обретена в результате усилий, ощущаешь на каком-то интуитивном уровне. Михалкова может выглядеть на экране смешной, мягкой или даже воинственной — налет чуть застенчивой скованности остается всегда, как бы тщательно он ни скрывался.
Эта скованность — в своем «документальном» варианте — четырнадцать лет назад так очаровательно проявилась в фильме Никиты Михалкова «Анна. От 6 до 18». Когда сегодня смотришь это кино, удивляет, насколько мало отвечает оно своему названию. Собственно Анны здесь минимум — из ста минут картины, вероятно, от силы наберется минут двадцать. Все же остальное время занимают хроника жизни страны (действительно впечатляющая и редкая) и рассуждения режиссера, которые теперь во многом кажутся банальными. А в промежутках между похоронами генсеков, слетами пионеров и путчем Анна перед камерой из года в год отвечает на одни и те же вопросы: «Что ты больше всего любишь?», «Что больше всего не любишь?», «Чего боишься?». Отвечает не слишком охотно, скорее, по обязанности. Даже если съемка для нее радость или развлечение, она никак этого не проявляет. Ни в шесть лет, когда признается, что больше всего на свете не любит борщ, ни в тринадцать, когда щурится на отца с легкой иронией подростка, ни в семнадцать — накануне своего отъезда на учебу в Швейцарию. Год от года она смущенно отворачивается, улыбается открыто и застенчиво, старательно подбирает слова, боясь сказать что-то не то, прячет лицо в шарф, вспоминая об ушедшей бабушке, или вдруг плачет, когда говорит о стране, из которой вот-вот уедет, хоть и не навсегда, плачет, уткнувшись в руки, чтобы было незаметно. Она никогда не играет — во всяком случае, так кажется. Она не рисуется перед камерой — и вовсе не потому, что еще ребенок: в иных детях тяга к самопрезентации просыпается чуть ли не с пеленок. Похоже, ей это просто не свойственно. И именно поэтому в какой-то момент испытываешь острое чувство досады: хочется смотреть на Анну, а нам снова показывают Леонида Ильича.
Возможно, в этом неистребимом налете застенчивости и кроется главная сила Михалковой. Она хорошая актриса в первую очередь потому, что в ней есть недосказанность, загадка. В некоторых случаях недопроявленность, скорее, отрицательное качество артиста, потому что возникает неприятное предчувствие того, что проявлять-то на самом деле и нечего. Актерская недосказанность Михалковой противоположного свойства: это самый настоящий тихий омут. Что за черти водятся в нем, кажется, неизвестно не только зрителю, но и ей самой. Эта рассудительная женщина — немножко спящая красавица. Ее глаза безмятежны. Она будто бы не вполне знает себя — да просто не придает себе особого значения, может быть, не кажется себе слишком интересной. А потому и тайная жизнь души не становится для нее самой разменной монетой, средством привлечь к себе внимание. Но видна-то в ней безошибочно — и этим Михалкова и притягивает.
Актерская индивидуальность Михалковой может напомнить о двух актрисах старшего поколения — Наталье Гундаревой и Светлане Крючковой. С первой Анну роднит плавность линий и мягкая ясность взгляда (как и у Гундаревой, порою обманчивая). Для нее естественно играть женщин с сильным материнским инстинктом, на все готовых ради защиты своего гнезда, — так, замерев и прижав к себе детей, стояла в сенях дома ее Дуняша в «Сибирском цирюльнике» Никиты Михалкова, полная решимости полоснуть серпом ту, что грозила разрушить ее семью. К такой женщине мужчина припадает, будто ребенок, и она баюкает его на своей груди, отрешенно улыбаясь и глядя куда-то вдаль, поверх его головы. И совершенно не важно, любим он ею или нет, — каждый мужчина ею любим, каждый ее дитятко — так что понятно выражение блаженства на лице полицая (Федор Бондарчук) из фильма Дмитрия Месхиева «Свои», приникшего к Катерине — Анне Михалковой. И неудивительна та бережная, почти материнская нежность, с которой стрижет ногти своему мужу ее Нина в, кажется, единственной по-настоящему хорошей сцене фильма Авдотьи Смирновой «Связь». Таких женщин, вероятно, можно не сразу заметить, зато от них нереально уйти. Их сокрушительная сила нарастает, как цунами, как асфальтовый каток. Впрочем, в их податливой, обволакивающей мягкости иногда мелькает что-то животное — не забыть широкую улыбку Катерины в картине «Свои» и ее быстрый взгляд в комнату, где жених и прочие заговорщики обсуждали план убийства все того же полицая, еще недавно так трогательно ее обнимавшего. Конечно, на войне как на войне, и убийство назойливого полицмейстера было делом жизни и смерти, и все же в этой ее довольной улыбке мелькала нотка почти дебильная, какая-то нечеловеческая.
Как и у Гундаревой, обаятельная сдобность героинь Михалковой способна обернуться мороком пустоты. Намеком это отразилось в фильме «Связь», возможно, задуманном как история о драматизме любви, но рассказывающем скорее о скуке адюльтера. Бессмысленность которого можно заполнить лишь некоторым внешним взбадриванием, продиктованным самой ситуацией: побег от близких, неизбежная конспирация, лица друзей, старающихся пригасить заинтересованность во взгляде, — это интрига, это увлекает. Но не слишком. Кажется, что у героини Михалковой, вроде бы влюбленной и страдающей, глаза иногда будто подергиваются пленкой, как у снулой рыбы. Образ банальной бизнес-вумен, с пионерским советом дружины в анамнезе и с материальным благополучием в настоящем, она создает вполне убедительно. Пародия явно не предполагалась, однако мелькает предательская мысль: еще чуть-чуть и вышел бы шарж.
Михалкова, кстати, вообще способна быть клоунессой — чем она, собственно, отдаленно и напоминает другую нашу звезду, экстравагантную Светлану Крючкову. У Анны, безусловно, есть и чувство юмора, и вкус к гротеску. Кажется, единственная роль, где Михалкова выглядела совершенно свободной, была сыграна ею в 1999 году в картине Василия Пичула «Небо в алмазах». Она изображала там студентку, будущего прокурора, отдающуюся главному герою, писателю Антону Чехову (Николай Фоменко), при первой же встрече, где-то на открытом московском воздухе. Роль была крошечной, но смешной и бесшабашной. В 2006-м Михалкова снова надела милицейскую форму, сыграв в фильме Кирилла Серебренникова «Изображая жертву» прапорщицу Люду с неизменной видеокамерой и мобильником в руках. В этой картине, состоящей из серии актерских скетчей, где есть и другие колоритные персонажи (взять хотя бы Карася Марата Башарова или Олю Елены Морозовой), на ее Люде буквально все держится. На ее идиотической и темпераментной болтовне по телефону с мужем Ринатом, на ее смышленых советах по ведению следственного эксперимента, на ее закадровом голоске, комментирующем видеосъемку. Михалкова играет безукоризненно — с какой-то внутренней улыбкой, нигде не пережимая. Эта клоунада без ярких красок проявляет все ту же ее актерскую деликатность, то же странное для этой профессии стремление не чувствовать себя героиней, даже если одна находишься в кадре, даже если по сцене главная — именно ты. И, право, не знаешь, стоит ли Анне Михалковой избавляться от этой своей обаятельной скромности, стоит ли приобретать победительную уверенность «настоящей» актрисы — ведь таких, как она, в нашем кино больше нет.
Машукова А. Случай Михалковой. Портрет актрисы // Искусство кино. 2007. № 5.