Да, знаю: нет правды на земле. Но правды нет — и выше. Для меня так это ясно, как простая гамма. Говоря «правда», пушкинский Сальери разумеет, конечно, справедливость.
Есть два рода печалования (со всеми оттенками: досады, возмущения, жестокой обиды) об актерских судьбах. Первый — озираешь чей-то путь в искусстве с горестью тем горшей, что всё в этой профессии невозвратно: и десятой доли не сыграл, что мог бы, что на роду написано, самой природой предначертано сыграть, и на треть не раскрылись безграничные творческие возможности — эх! Второй — видишь: звезда, кумир, большая слава, большие деньги... маленький талант, а то и вовсе никакого, а притом ну нисколечки не позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех.
Потому дорожка, которой идёт Ксения Раппопорт (или которая ее ведёт), вызывает чувство тем более отрадное, что редкое, — удовлетворения справедливостью. «Выше» в кои-то веки, много дав, перестали за это мучить. Слава — по таланту. Успех — по труду. И дары жизни падают в руки человека, качествами своими заслуживающего их более чем.
Как во всякой истории справедливости, движение Ксении неуклонно поступательно, путь её — вперед и вверх. Она училась в петербургской Театральной академии у выдающегося педагога Вениамина Фильштинского, десятилетиями творчески связанного со Львом Додиным. Многие ученики Фильштинского работают в труппе возглавляемого Додиным Малого драматического театра — Театра Европы, вот и Ксения по выпуску в 2000-м оказалась в МДТ. Помню её дебют — Нину Заречную в «Чайке». Она была очень достоверна в роли неловкой, стесняющейся, восторженной деревенской девушки. Но тогда вряд ли кто заподозрил, какие чудеса нас ждут впереди.
Два года спустя Додин выпустил «Дядю Ваню» — один из лучших своих спектаклей — воздушный, прозрачный, горький, но и счастливо-лёгкий, запечатлевший в себе такую же атмосферу репетиций (о которых мне рассказывали участники). Там было несколько превосходных актерских работ (полагаю, Серебряков в исполнении Игоря Иванова — даже великая). Ксения играла Елену Андреевну — очень хорошо, но в полноправном ансамбле с изумительными мастерами Малого драматического всё ж видно было, что их рисунок ролей — кожа и плоть, а у неё он — пока что немножечко платье. Попросту говоря, когда, глядя на актера, можешь догадаться, что ему здесь велел делать режиссёр, — это и есть неокончательная присвоенность роли и свобода в ней.
Но так было лишь поначалу. Спектакли в МДТ живут долгие годы, и весь этот срок — время никак не увядания, но, наоборот, постоянного развития. По мере совершенствования профессиональной оснастки актрисы росла и эта работа. И сейчас её игра вызывает чувство очень нечастое на театре вообще, зато частое в додинской компании — лучшей нашей драматической труппе: невозможно иначе! Роль существует в такой целостности и законченности, будто она — какой-нибудь греческий сосуд совершенной формы и покрытый драгоценной росписью.
Но и это, как оказалось, далеко не предел. «Трактирщица», знаменитая комедия Карла Гольдони, которую Андрей Прикотенко ставил в прошлом сезоне в БДТ, пригласив Ксению на заглавную роль Мирандолины, потребовала от неё настоящей виртуозности. Режиссёр придумал, что действие, начавшись, как у драматурга, в XVIII веке, с каждой сценой делает рывок во времени: вот оно чеховское (с ироничными отсылками как раз к «Дяде Ване»), вот — уже art deco, с женщинами-вамп и брутальными офицерами в галифе, итальянский неореализм и, наконец, наше время — камеры видеонаблюдения, ноут, страница Мирандолины в «Фейсбуке» видеопроекцией на задник. Ксения, не покидая рамок гольдониевского текста, стремительно меняет не только облик — костюмы и прически, но — внутреннюю мелодику и тональность. Оставаясь героиней сюжета, она при этом разворачивает галерею вариаций на тему женского характера. Будучи — это ведь про Раппопорт! — в каждой из них хороша ослепительно.
Тут надобно объясниться. Упёрся в проблему, встающую перед всяким пишущим об актёрском искусстве, тем более — искусстве замечательном. Её точно сформулировал театральный писатель и критик Евгений Калмановский в книге «Алиса Фрейндлих»: «Вроде бы вот актер весь налицо: ходит, смотрит, говорит. Но когда уверенно берётесь обо всем этом поведать другим, вы с угнетающей очевидностью замечаете вдруг: разве это я про Фрейндлих говорю? Те же самые слова можно было бы сказать и про Н., и про М. — ничего не придётся менять». Вот и Ксения — хорошо, когда читающий ее видел, а как изъяснить не видевшему? Но попробую.
Имя Фрейндлих осенило мой рассказ, конечно, не случайно. Всякое сравнение, как известно, колченого. Нет большей пошлости в заявлениях: «Это — X сегодня!», «Это новый У!» Индивидуальность по определению неповторима, а про исполнителя без индивидуальности и говорить нечего. Якобы существуют какие-то там актерские темы, которые потом кто-то будто бы подхватывает. Понятие «темы» высосали из пальца театроведы, чтобы было что «исследовать» в целях повышения самоуважения. У настоящего актёра роли схожи разве что в силу того, что это его лицо и голос (хотя и они могут меняться разительно). И уж тем более один актер, если он художник, не похож и не может быть похож на другого.
Но... Существуют таинственные переклички, метафизические связи. У Алисы Фрейндлих, кроме роста, мало общего с Джульеттой Мазиной (в любви к которой она не раз признавалась), но у них родственный, если можно так выразиться, тип чудесности. Сейчас довольно нелепыми и даже смешными кажутся заверения актрис, чьи данные далеки от канонических представлений о красоте (Инна Чурикова, Лия Ахеджакова), что Мазина как бы позволила им быть — то есть что на главную героиню не обязательно утверждать только «статную красавицу» с рекламы мыла. Забавна и давняя реплика Алисы Бруновны: «Я приучила публику к своей некрасивости». В самом деле, у Фрейндлих совсем не римский нос, что не мешает ей (вообще-то, помогает) быть прекрасной. Как и Мазине.
Или, например, когда появился молодой актер Александр Баргман — стало очевидно, что такого соединения ума, сильного интеллекта, способности к лирическому гротеску (sic!), такого любимца Духа музыки и Духа юмора петербургская сцена не знала со времён молодого Сергея Юрского. И точно так же вижу в Ксении Раппопорт наследницу Фрейндлих по прямой.
Во-первых, в профессии. Главный критерий актерского мастерства — количество красок в единицу времени. Кому-то для смены эмоциональной краски нужна пауза, или фраза, или кусок текста, некоторые разве что к следующей сцене возьмут следующий тон. Фрейндлих времени не нужно вообще. Мгновение — она другая. А если нужно изобразить сразу нескольких персонажей (как в спектакле «Оскар и Розовая Дама» Театра имени Ленсовета, 2004) — она именно мгновенно превращается в каждого.
Сейчас Раппопорт тоже играет на таких скоростях — и в «Трактирщице», и в «Коварстве и любви» Шиллера, премьере прошлого сезона (МДТ, режиссер Лев Додин). Вкратце метод действенного анализа, основа системы Станиславского, по которой у нас почти весь XX век учили актеров, сводится к поиску действия, то есть ответа на вопрос «чего я хочу?» в каждый момент сценического существования. Однако система — все-таки педагогический инструмент. В жизни-то, мы знаем, можно хотеть двух противоположных вещей одновременно и с равной силой. Но как это сыграть?
Ксения играет. У Шиллера коварная, но и мягкосердечная леди Мильфорд, увлёкшись юным Фердинандом, хочет обольстить его, наслаждается властью, когда видит, что её чары действуют, а потом стыдится своего морального падения. На сцене леди Мильфорд испытывает все три чувства сразу непрерывными перламутровыми переливами...
Но Ксению Раппопорт роднит с Алисой Фрейндлих кое-что поважней, чем даже абсолютное владение профессией. Есть актеры — когда они выходят на сцену кажется, что меняется температура воздуха (таким был гениальный Олег Борисов). Когда на сцену выходит Раппопорт — будто меняется освещение. Нет, я далёк от слащаво-банальной метафоры: мол, она освещает все вокруг. Но её лицо немедленно становится центром притяжения внимания, всё сценическое пространство замыкается на нём. Будь то тесные подмостки Малого драматического или просторные — Каменноостровского театра, Новой сцены БДТ, где играют «Трактирщицу». Со времён великих созданий Фрейндлих в Театре имени Ленсовета не видел, чтобы кто-то был в такой мере наделён этой волшебна способностью.
И вот ещё о лице — его ведь невозможно обойти в разговоре об этой актрисе. Она, будучи головокружительно красива — неправильной, оттого еще сильнее завораживающей красотой, сама себя красавицей не считает. Понимаю почему. Когда требует роль (как в «Слуге двух господ», комедии Гольдони, которую в свое время поставил с ней в Театре на Литейном тот же Андрей Прикотенко), она, с её дивной грацией, поразительной скоординированностью пластики, запросто становится неуклюжей, даже корявой, смешной до чёртиков — буффонада дается ей так же безусильно, как драма.
В кино (где она тоже профессионал высшей пробы) её лицо предстает поразительно разным. В прославившем Раппопорт фильме Джузеппе Торнаторе «Незнакомка» у неё просто несколько лиц, несколько возрастов, глаза — прозрачные и сияющие, а то — тёмные, полные свинцовой муки. В куда более легковесном «Двойном часе» Джузеппе Капотонди (даром что за него Ксения получила приз Венецианского фестиваля за лучшую роль) она — только лучезарная красота, которая, однако ж, как-то однозначна, нет того захватывающего объёма душевной жизни, какой способна передать актриса. А (выбираю наугад из её уже весьма обширной фильмографии) в «Ликвидации» Сергея Урсуляка каждая черта трагического лица героини налита гордостью и болью. Знаменитая строчка Мандельштама: «Сестры — тяжесть и нежность — одинаковы ваши приметы»; литературовед Самсон Бройтман трактовал её так: тяжесть — телесная полнота созревшего живого, нежность — легкое, духовное начало.
Их единство — портрет Ксении Раппопорт.
Наконец, нужно сказать о связи актерского и жизненного. Есть присказка: «Глупее себя не сыграешь». Согласен. Не верю, что можно убедительно изобразить отсутствующие у тебя ум или доброту, — всегда видно, играет актер глупость (это, кстати, непревзойдённо умеет Александр Баргман) или он просто от природы дурак. Алиса Бруновна Фрейндлих — очень хороший человек. У меня есть тому множество доказательств (xoтя она сама никогда не позволила бы говорить о таком вслух), но и без них это транслируете со сцены, ощущается в зале. Даже когда она играла всяких гадин — выпуклыми их делало полное понимание природы зла, на которое способно только добро. Вот и с Ксенией Раппопорт то же. Например, её трактирщица из каприза, из женского самоутверждения доводит сильного, уверенного в себе мужика чуть не до безумия, от любви в нём с треском ломается сама структура личности, казавшаяся незыблемой и примитивной. Мирандолина спохватывается: что ж я, заигравшись, натворила?! Актриса так выразительно, так проникновенно показывает боль от резкого укола проснувшейся совести, что сомнений нет: это совесть, порядочность, внутренняя доброкачественность самой Ксении.
...Расскажу вам почти что анекдот. Одно издание просит взять у неё интервью. Звоню в день, когда сверхзанятая съемками Раппопорт приезжает в Петербург на «Коварство и любовь». Мобильник не отвечает. По городскому номеру мама после некоторых переговоров передает просьбу Ксении: может ли та перезвонить по окончании спектакля, поскольку сейчас ни минуты? Отыграв, Ксения в самом деле звонит. Излагаю своё дело. Она говорит несколько уважительных слов в мой адрес — и отказывает. Не хочет давать интервью на общие темы, без существенного события, без, как говорят журналисты, информационного повода: «Давайте хотя бы дождёмся премьеры “Вишнёвого сада”».
Лев Додин в интервью мне как-то сказал: «Вообще не могу себе представить, каково пройти по венецианской красной дорожке, наверно, это какое-то незабываемое чувство», — имея в виду Ксению, которая вела церемонию открытия 65-го Венецианского фестиваля. Каким бы это чувство ни было, но ни оно, ни статус celebrity, ни блестящая российская и международная кинокарьера, как видим, не мешают ей оставаться скромным интеллигентным человеком.
И кстати, есть нечто провиденциальное в том, что Ксения репетирует у Льва Додина Раневскую в «Вишнёвом саде», уже вторую, после леди Мильфорд, роль из тех, что играла Алиса Фрейндлих. Кажется, «выше» задумали весьма элегантную композицию судьбы.
Циликин Д. Сестры тяжесть и нежность // Время культуры. Петербург. 2013. № 1.