Я стоял в коридоре, шедшем вдоль первого ателье, и наблюдал из окон (тогда, в период немого кино, они еще не были заделаны и использовались для съемки с верхних точек и для осветительных приборов), как устанавливают метровый прожектор. Вдруг я почувствовал, что кто-то меня крепко обнимает. Я удивленно оглянулся и увидел человека с бородкой и усами, которого я уже несколько раз встречал на фабрике и лицо которого мне было странно знакомо. Вглядевшись повнимательнее, я вдруг спохватился, что это Сережа — Сергей Дмитриевич Васильев — бойскаут, а затем адъютант коменданта Ленинграда, с которым я встречался в дни юности и во время военной службы. Рядом с ним стоял красивый молодой человек с бородавкой на щеке и немного подальше Ю. Н. Брусиловский — начальник производственного отдела. «Вот вам ваш Горданов, — сказал он, — разговаривайте с ним сами».
«Ты нам очень нужен», — проговорил Сергей. Я знал, что на фабрике снимается картина «Спящая красавица» и что ставят ее «братья Васильевы», но я был так увлечен «Фрицем Бауэром» и нашим коллективом, что в то время мало уделял внимания окружающему меня бытию «Ленфильма», а что один из «братьев» — мой давний знакомец, мне как-то не приходило в голову. Тем более, что он за эти восемь лет возмужал, отрастил себе усы и бороду и в довершение всего стал москвичом. Нашей новой, и на этот раз окончательной, встрече мы оба очень обрадовались и с волнением молча смотрели друг на друга. Молчание нарушил Георгий. «Послезавтра мой день рождения, — заявил он, — у меня и встретимся».
Так мы и сделали. Он жил тогда на Кировском проспекте в доме № 26/28. Собрались люди, которые в дальнейшем почти до последних дней своей жизни проработали с «братьями».
Большинство из них я знал уже раньше, еще студентами Института экранного искусства, но кое-кого видел впервые. Было нас семь человек, и в этот вечер мы крепко сошлись, до конца дней многих из нас, хотя поработать вместе пришлось и не так уж много. Юра (Юрий Александрович) Музыкант, однокурсник Сергея, в дальнейшем их верный и преданный ассистент и второй режиссер, Сергей Власьевич Шкляревский из этого же института, администратор, а по-нынешнему директор картины, художник Исаак Петрович Махлис, актриса Варвара Сергеевна Мясникова, в будущем жена Сергея Дмитриевича, и я. Какие мы были тогда молодые!.. Георгий, в компании его звали Егор, принял нас очень хорошо, мы сразу же нашли общий язык друг с другом, было весело. После ужина мы забрались на огромный диван, буквально встроенный в стену, и тут я впервые услышал, как Георгий Николаевич поет. У него был приятный, мягкий баритон, и он задушевно пел старые русские и студенческие песни. Мы ему тиха подпевали. Больше я никогда его пения не слыхал, кажется, болезнь горла уже тогда давала себя знать.
Наконец, когда все было выпито, съедено и спето, Сергей Дмитриевич обратился ко мне: «Слушай, — сказал он, — как ты знаешь, мы снимаем “Спящую красавицу”. Мы хотели снимать ее на “Мосфильме”, но нам нужно большое ателье для декорации театра, а сейчас самое большое в стране — это ваш белый зал. Мы тебя не беспокоили, ты занят своим “Фрицем”, и мы знаем, что это для тебя большое дело, но все же ты должен нам помочь. У нас снимает Шнейдер. Тебе уже раз пришлось его заменять, придется сделать это и вторично. Он плохо себя чувствует, и тебе надо его выручать. Сейчас он снимать не может. Сними нам несколько павильонов и в особенности театр, а еще бы лучше, если бы ты снимал картину до конца. У вас сейчас перерыв месяца на два, помоги нам. У нас, насколько я понимаю, одинаковые вкусы и взгляды на искусство. Нам будет хорошо вместе». Я подумал и ответил: «Ты во многом прав. Мне действительно очень хорошо с вами. Я как будто дома. Я всегда готов вам помочь. Но я работаю в коллективе Петрова, который в меня поверил, когда я был еще ничем, и по первому его зову должен буду к нему вернуться. И на “Фрица Бауэра”, и на любую другую картину. Вы же сами это понимаете. А, кстати, что с Шнейдером?» Слово взял Шкляревский: «Шнейдер пока лечится в Москве, когда он вернется, не знаю. А надо уже снимать. Мы и так потеряли много времени».
На следующий день меня вызвал директор кинофабрики и предложил на время перерыва на «Фрице Бауэре» снимать «Спящую красавицу». По моей просьбе туда был направлен и В. Яковлев. Петров был очень недоволен.
Как я и ожидал, работали мы очень дружно. Правда, подход к работе здесь был совершенно иной, чем в нашем коллективе. Если у Петрова его замыслы сразу же принимали форму каких-то зрительных образов, то у «братьев» их творческое мышление было скорее литературного порядка и на язык изображения его надо было еще переводить. Однако скоро мы с Яковлевым уразумели метод их работы, и особых разногласий у нас с ними не было. И. П. Махлис был интересным художником, очень разносторонним, кроме того еще и прекрасным карикатуристом, чувствовалась парижская выучка. Он много работал еще на дореволюционных кинофабриках, видно, часто в очень ограниченных условиях, и умел выходить из положения в случаях, которые иногда казались просто безнадежными. Это настолько вошло у него в привычку, что он делал это и тогда, когда особой надобности в этом и не было. Мне, привыкшему к живописному размаху Суворова, приходилось иногда с ним спорить. ‹…›
Сергей Дмитриевич настоял, чтобы я снял два основных общих плана — из главной ложи на сцену и со сцены на зал. Те самые планы, на которые не хватало света. К счастью, все сошло благополучно.
На последнем кадре пришел Владимир Михайлович Петров и, несмотря ни на чьи протесты, увел меня. «У вас тут целая орава операторов, — сказал он, — обойдетесь и без нашего старика».
Впоследствии мы не раз говорили о совместной работе, вероятно, нам вместе было бы неплохо, но как-то всегда получалось, что сроки наши не сходятся, а порывать с Петровым я не хотел.
Несмотря на это, с Сергеем Дмитриевичем, Георгием Николаевичем и Варварой Сергеевной всю нашу последующую жизнь нас связывала большая дружба. ‹…›
Я по-прежнему дружил с братьями Васильевыми [1936 год. — Примеч. ред.]. Георгий Николаевич жил недалеко от меня, где-то на Коломенской улице. Я у него на этой квартире так ни разу и не был, но он наведывался ко мне время от времени, особенно когда у меня появлялись новые книги. Сергей же Дмитриевич вместе со своей женой Варварой Сергеевной Мясниковой жил на Таврической улице, в квартире матери Сергея Михайловича Эйзенштейна Юлии Ивановны, в его бывшей комнате. У них я бывал довольно часто. Однажды, сидя у Варвары Сергеевны в ожидании почему-то застрявшего на студии Сергея Дмитриевича, я обратил внимание на портрет Георгия Николаевича, накленный на большой лист черной бумаги. Внизу красовалась надпись: «Прогульщик». Перехватив мой недоуменный взгляд, Варвара Сергеевна сказала: «Действительно прогульщик, не написал двух сцен для нового сценария». В это время вошел Сергей Дмитриевич. Он был утомлен и чем-то очень раздражен. «Есть же на свете олухи царя небесного, — воскликнул он, — хотят, чтобы мы делали немую картину!» «Какую картину? — удивился я. — Ту самую, за сценарий которой вы пригвоздили Георгия к черной доске?» «И не туда еще его пригвоздим, — сказал Сергей, уже успокоившись. — Ты когда-нибудь слыхал про Чапаева? Наверно, слыхал. Вспомни героев гражданской войны, восточный фронт и все с ним связанное. Так вот это о нем, и называться она будет “Чапаев”. А, кстати, что ты собираешься делать? Знаю, что ты скажешь — Петров! Понимаю и ценю, но, может быть, ты успеешь поработать с нами? Я вот поговорю завтра с начальством, а то ты вообще разучишься снимать. Ты ведь тоже иногда вроде Георгия». Он многозначительно посмотрел на черную доску...
Откровенно говоря, я был бы не прочь поработать с «братьями». Мы хорошо относились друг к другу и хорошо друг друга понимали. Кроме того, мне хотелось им помочь. Их первые две картины — «Спящая красавица» и «Личное дело» особых лавров не принесли. Значит, сейчас им надо было делать что-нибудь большое.
Что могло получиться из «Чапаева», над сценарием которого они тогда работали, сказать было еще трудно, но сама фигура Чапаева и весь материал, который был с ним связан, давали немалые возможности, так что в принципе я не возражал. Однако через несколько дней Сергей Дмитриевич сказал мне, что из разговора с начальством ничего не получилось. Петров вместе со всем нашим коллективом планируется на какую-то картину. Подробнее ему узнать не удалось.
Разговору о какой-то предполагаемой картине я особого значения не придавал. То, что рано или поздно придется за что-то приниматься, сомнений не вызывало. Непонятно было, за что приниматься. Состояние «проклятой неизвестности» уже порядком надоело. «Чапаева» же снял Александр Иванович Сигаев и снял именно так, как следовало снять эту великолепную картину. ‹…›
После огромного успеха «Чапаева» они стали очень знаменитыми, хотя внешне эту знаменитость никак не проявляли, а всегда оставались теми же простыми, хорошими «братьями», которых мы так любили. Сейчас они работали над сценарием картины «Волочаевские дни», и делали на него большую ставку. При всех своих внешних совершенствах он был все же слабее чапаевского, пронизанного той творческой одержимостью, той яростной целеустремленностью, которая одна только и может сконцентрировать в едином фокусе те основные компоненты картины, которые, по существу, определяют ее конечный успех.
Необычайная увлеченность авторов (режиссеры — они же сценаристы) темой гражданской войны, участниками которой они были, а отсюда и сценарий, как бы вылившийся из сердца, преисполненный какой-то непреклонной яростью, исполнитель главной роли — Б. А. Бабочкин, как будто специально для нее рожденный, еще многое другое, найденное и объединенное в единое целое, дало возможность создать произведение исключительное, вошедшее в историю не только советской, но и мировой кинематографии. Такие взлеты редки даже у очень больших художников. Иногда они бывают единственными в жизни.
Сценарий «Волочаевских дней» этими качествами не обладал. Это был просто хороший, возможно даже очень хороший, сценарий, но картина из него как-то не проглядывала. Тем не менее, когда Сергей Дмитриевич предложил мне снять с ними эту картину, я подумал, что если в нашем коллективе ситуация пока не ясна, то почему бы не попробовать с «братьями», наверно, можно будет сделать что-нибудь интересное. Мы поговорили с Сергеем Дмитриевичем, и он отправился разговаривать с начальством. На следующий день он разыскал меня и спросил: «Ты что, ничего не знаешь?» «А что я должен знать?» — удивился я. «Вы же будете снимать “Петра Первого” по Алексею Толстому, разве Петров вас не собирал и не говорил?» — «Если бы говорил, то не было бы и нашего с тобой вчерашнего разговора», — проговорил я. Сергей Дмитриевич задумался, потом как-то невесело сказал: «Создавать коллективы много труднее, чем терять их. Во всяком случае, наши двери для тебя всегда широко открыты».
Для съемок «Волочаевских дней» из Москвы был приглашен очень хороший оператор Н. Наумов-Страж, тот самый, который в свое время снимал «Мы из Кронштадта». Однако с «братьями» у него с самого начала что-то не заладилось, и в дальнейшем картину снимал тот же А. И. Сигаев. Думаю, что с него им и следовало начинать.
С «братьями» мы все-таки на работе еще раз встретились. Это было после войны, в 1946 году, незадолго до болезни Георгия Николаевича, когда вопрос о «Битве за Ленинград», которую мы собирались снимать, отпал и возникла идея снимать «Пиковую даму» — фильм-оперу с музыкой П. И. Чайковского. Это никак не должна была быть экранизация известной оперы. Было задумано кинопроизведение совершенно нового вида, в котором соблюдался бы абсолютный пиетет к П. И. Чайковскому и, по возможности, к А. С. Пушкину. Было найдено много интересных решений. Суворов сделал ряд великолепных цветных эскизов декораций (картина предполагалась в цвете). Я придумал несколько сложных и, думаю, очень выразительных проходов и проездов по Петербургу, преимущественно, ночному. В одном из вариантов сценария должен был фигурировать сам П. И. Чайковский. Ночь, метель, занесенная снегом Нева. Одинокая фигура пробирается по набережной. Чайковский... Много чего было задумано, но, к сожалению, не удалось осуществить.
Совершенно неожиданно заболел Георгий Николаевич и уже больше не поправился. Мы потеряли не только режиссера, но и настоящего друга, а вскоре, при очередном пересмотре производственных планов, была закрыта и сама картина. ‹…›
Горданов В. Записки кинооператора // Кинооператор Вячелав Горданов. Л.: Искусство, 1973.