Андрей Арсеньевич, ваш фильм «Сталкер» поставлен по мотивам известной повести A. и Б. Стругацких «Пикник на обочине». Как вы объясняете выбор для экранизации именно этого произведения?
A. Tарковский: Мне показалось, что в его последней главе заложена интересная форма будущего фильма: классическая возможность сделать картину, обладающую единством места, действия и времени.
Чем вызван отход сюжета фильма от сюжета повести? Разве нельзя было экранизировать повесть в точности так, как она написана?
A. T: Наверное, вопрос следует понимать так: насколько повесть сама по себе хороша для экранизации?.. Я бы сказал, что она достаточно хороша, чтобы ее не экранизировать.
Как уже говорил, фильм поставлен ПО MOТИВАM литературного произведения. Смысл всякой экранизации, думаю, не в том, чтобы проиллюстрировать то или иное известное произведение, а в том, чтобы создать ПО ПОВОДУ его, на его основе совершенно новое кинопроизведение. Кино — искусство оригинальное, и нет оснований буквально повторять в нем то, что уже было сказано в литературе. И, работая над «Сталкером», наша группа прежде всего ставила перед собой цель сделать ФИЛЬМ, то есть создать новое художественное произведение, что вообще говоря, может состояться лишь тогда, когда совершается какой-то новый творческий процесс.
Не кажется ли вам, что герой фильма несколько непохож на героя повести Стругацких?
A. T: Кажется. Мы очень много усилий приложили к тому, чтобы это было именно так.
С «Соляриса» я ушел, так и не поняв основного замысла режиссера. В «Сталкере» сложностей еще больше...
A. T: Совершенно верно. Об одном я бы хотел предупредить тех, кто еще не смотрел этого фильма, — отнеситесь к нему непосредственно. К сожалению, слишком часто зритель начинает мучительно думать и гадать, что означает та или иная возникающая на экране деталь. И в результате пропускает весь фильм «между пальцев». Дело в том, что, если автору нужно, чтобы вы совершенно точно знали, что означает ЭТО, а что означает ДРУГОЕ, вы это будете знать, поверьте. Это входит в нашу профессиональную обязанность перед зрителями.
A что именно символизирует собой собака, появляющаяся по ходу действия фильма?
A. T: (Смеется). Ну, вот и начинается то, что принято называть «вечером вопросов и ответов». Если в кадре существует собака, она непременно должна обозначать не что иное, как собака? Я, признаться, не совсем понимаю, кто вас научил воспринимать действительность таким сложным образом... (Улыбаясь). Я даю вам частное слово, что собака в «Сталкере» означает собаку. Простите, что я несколько веселюсь, но, поверьте, это действительно так. ‹…›
А хотели бы вы, чтобы ваши фильмы были одинаково понятны абсолютно всем?
А. Т: Начиная картину, наверное, каждый режиссер хотел бы, чтобы его работа была не только доступной, но стала бы необходимой ВСЕМ ЛЮДЯМ, абсолютно всем. Но не существует, думаю, произведения, которое было бы одинаково понято и принято всеми. Скажите, все ли читатели художественной литературы одинаково воспринимают книги Толстого, Достоевского! Речь идет о том, что искусство апеллирует не к образованности человека, не к уровню образования, а к развитости его духовного мира,— оно воспринимается «одухотворенным» человеком. Высокоразвитой душой может обладать самый простой человек, пусть у него и четырехклассное образование. И наоборот, человек с высшим образованием может быть внутренне, духовно очень бедным.
Мне вспоминается спор по поводу фильма «Зеркало», происходивший в одной очень образованной аудитории. Было уже поздно, и женщина-уборщица стала сердиться, что мы так засиделись. «Да перестаньте вы спорить! — сказала она. — Пора домой идти, поздно уже, и мне нужно еще тут убраться. И вообще — о чем говорить?.. Все ясно с этим фильмом, все понятно, и спорить не о чем!..» Все присутствующие заинтересовались: очень хорошо, ну, объясните нам, пожалуйста, если вам «все понятно»... И эта женщина сказала так: «Ну, что говорить? Наделал человек гадостей за свою жизнь всем тем, кто его любил, и перед смертью понял, что ему надо извиниться, оправдаться как-то, человек мучается, а не знает, что делать, выхода не видит...» Я, может быть, пересказываю сейчас своими словами, но за смысл ручаюсь. Она сказала замечательно! Я очень много читал критических рецензий на этот фильм, написанных у нас и за рубежом, и должен сказать, что более простой и точной формулировки идеи этой картины я даже не мог себе представить.
Рассказываю я это все к тому, что разговоры об элитарности, о том, что только те, кто благодаря удачно сложившейся жизни получил образование, способны понимать «сложное искусство», — все эти разговоры кажутся мне чистой воды демагогией. В восприятии искусства человек опирается не только на собственные знания о жизни, но и на свою внутреннюю подготовленность к такому восприятию, на уровень собственного ДУХОВНОГО РАЗВИТИЯ. И я в своей работе рассчитываю на то, что мои фильмы будут понятны ВСЕМ при условии, конечно, что они удались.
Гёте говорил, что прочитать хорошую книгу так же трудно, как ее написать. Для этого надо иметь нечто в сердце. Я всегда считал, что процесс восприятия искусства и процесс его создания, сотворения — две стороны одной и той же медали. Обидно, конечно, бывает, когда чего-то по каким-то причинам не понимаешь или когда к тому же тебе указывают на это непонимание. Правда, почему-то мы терпим, когда речь идет о поэзии, литературе или музыке. Мол, да, Моцарт, Бах, Гендель... — не знаем, не понимаем. Или Толстой, Достоевский, Чехов — гении, знаем, но не совсем понимаем, не до конца — сами виноваты. Но я еще не видел ни одного человека, который, выходя из кино, сказал бы: «Да... Я что-то не понял. Значит, сам виноват». Не бывает такого! С кино случается иначе: раз непонятно, значит виноваты только авторы картины. Почему так? Вы не задумывались? Очевидно, еще не все к кино относятся как к искусству. В кино идут развлечься, а приходится иногда в течение двух часов сорока минут смотреть нечто совершенно невеселое и неувлекательное, очень серьезное и далекое от развлечения. Какова же реакция? Конечно, ничего, кроме раздражения...
По-видимому, вас всегда интересовали проблемы НТР? Вы один из немногих режиссеров, снимающих научно-фантастические фильмы...
A. T: Вы ошибаетесь. Во-первых, в этом жанре работают многие. Во-вторых, вы судите обо мне как о режиссере научно-фантастического кино, видимо, по «Солярису». Если вы внимательно смотрели «Сталкера», вы бы так не говорили — надеюсь, что у вас не воэнинает впечатления, что это научно-фантастический фильм. Во всяком случае, мы сделали все от нас зависящее, чтобы истребить приметы этого жанра в картине. Если говорить о «Солярисе», думаю, что самый главный недостаток этой работы как раз и заключается в тoм, чтo слишком ощутимо в ней присутствие жанровых черт и особенностей. Должен сказать, что я вообще не принадлежу к почитателям научной фантастики. Скорее наоборот...
Что касается НТР и моего к ней отношения, — поскольку НТР существует, ее надо признавать. И закрывать глаза на тот комплекс новых для человечества проблем, которые она с собой несет, нельзя. Все хорошо, пока все идет хорошо. Но! Мне кажется, что прогресс технологический должен развиваться гармонично с духовным прогрессом человечества, чтобы быть приемлемым и не вызывать у людей стрессовых состояний. Внутреннее, духовное, нравственное жe развитие современного человека, к сожалению, не всегда соответствует достижениям в области науки и техники. За примером далеко ходить не надо: человек получил в свои руки гигантскую силу — атомную энергию — и сразу же пустил ее в ход. Где? В Хиросиме и Нагасаки. Но мы должны верить в здравый смысл человека. В то, что он в конечном итоге осознает глобальный конфликт между духовной сущностью своей жизни и технологизацией ее. Если человек, в здравый смысл которого я верю, осознает это, есть все основания верить и в научно-техническую революцию, и в технический прогресс.
Тарковский А. «Мы делаем фильмы...» // «Кино» (Вильнюс).1981. №10.