В. Н. Наумов. Вообще, для меня совершенно очевидны достоинства и недостатки картины, которые не вызывают сомнений.
И первым недостатком ее является длина. Длина картины, с моей точки зрения, — это ее центральный недостаток. Я считаю, что это эстетическая категория и, несмотря на то что авторы, может быть, и не согласны внутренне, мне кажется, что следует еще раз подумать над этим центральным вопросом картины. Это центральный вопрос, потому что мне кажется, что физиологически человек не в состоянии воспринять то, что мы сейчас видели на экране, — во всяком случае, я. Такие гигантские отрывы какой-то сюжетной завязки (я имею в виду сюжет внутреннего столкновения характеров) и потом развязки, так далеко стоящей, что эмоциональная память и чувственная память не удерживают начальных связей и приходится усиленно, мучительно вспоминать, что это такое. Вся история с Кириллом, которая является внутренним драматическим сюжетом, очень сильно проигрывает в финальных сценах, очень хорошо сделанных, потому что происходит обрыв того внутреннего нерва, который должен связывать начальные куски и дальнейшие. ‹…›
‹…› на меня производят плохое впечатление все вещи, связанные с убийствами, главным образом, животных. И это вовсе не потому, что я проявляю какой-то лирический сентиментализм или какое-то толстовство, — не в этом дело, не в этом дело.
Но, с моей точки зрения, нехорошо, когда показывают, как горит корова. Я вижу, что ее облили бензином, что ей на спину вылили солярку. И мне сейчас же на ум приходит мысль о том, осталась ли она жива.
Убивают лошадь — то же самое. И все это нарушает строй картины. Тут уж дело не в том, что возбуждается чувство чистоплотности или нечистоплотности (хотя и это не последнее дело), а в том, что разрушается художническая ткань картины. И с этой точки зрения обо всем этом следует подумать. ‹…›
А. В. Мачерет. ‹…› Здесь выходило так, что картина настолько талантлива, хороша, что даже не стоит об этом говорить. Но мне кажется, стоит об этом говорить, потому что и ошибки и достижения таланта не всегда бывают отделены одно от другого.
Конечно, колоссальные сдвиги могут быть достигнуты в результате советов. И не хотелось бы ориентировать режиссера на то, чтобы он не соглашался на изменения, особенно на сокращения. Но мне показалось, что ораторы несколько эмпирично подходят к вопросу о том, что нужно сделать для того, чтобы картина была лучше.
Вот вопрос относительно жестокости. Когда стоит этот вопрос применительно к тому времени, о котором идет речь, то право на показ жестокости несомненно остается за тем, кто изображает эту жизнь.
Другое дело, определить, где эти пределы, где выход за пределы художественности. ‹…›
И в данном фильме изображена очень жестокая эпоха, поэтому подходить к ней с несколько изощренной слабостью нервов не стоит. Нужно мужественно смотреть на все то, что происходит.
Для меня несомненно, что все, что достигнуто здесь не средствами искусства, достигнуто прямыми, натуралистическими и неэстетическими фактами, — все это плохо. И с этой точки зрения можно претендовать на то, чтобы исключить из фильма корову. Ведь здесь элементов искусства, художественности нет. Это грубое воздействие натуралистического факта. И с лошадью — то же. В этом отношении я совершенно согласен с Качаловой и другими.
Но мне нравится, что эта эпоха изображена жестоко.
Здесь не повезло Тарковскому. Картина отличная, новаторская, мне она безмерно нравится.
Здесь очень правильно говорили, что ею впервые сообщается ощущение исторической правды, чувствуется время, есть в картине безусловность происходящего. Все это чрезвычайно верно.
Но мне думается, что не повезло Тарковскому с этими элементами жестокости, с Никулиным и т.д.
М. А. Швейцер. ‹…› Мне кажется, что по линии тонировки нанесен ущерб картине. Потому что голоса несколько условно, оперно поставлены. Я понимаю Тарковского, который просил звукооператора сделать менее разборчиво некоторые вещи. Поэтому та хроникальность и непосредственность, которая была в черновой фонограмме, сейчас ушла и появились актерские поставленные голоса. Там есть обмен мыслями между людьми, обмен репликами. Книжный, литературный разговор. Поэтому нужно было его произношение сделать более замусоренным, бытовым. Все, что касается жестокостей, — об этом в свое время говорилось.
Что мне хотелось бы получить? Мне хотелось бы получить от авторов более точное понимание существенной мысли, высказанной словами в сцене Голгофы по поводу необходимости единения и сплочения русского народа. В том смысле, вокруг каких идей автор предлагает провести это единение и сплочение. Это очень важно — ясность должна быть, вокруг какой идеи должен сплотиться народ. Потому что иногда беда происходит вокруг того, на почве каких идей сплачивается общество. Вот это для меня вопрос существенный в смысле содержания картины, который требует уточнения и прояснения. А в целом картина будет очень интересная.
Я согласен, что сцена во Владимире с появлением двух князей требует ясности, потому что если мы, профессионалы, испытываем некоторое напряжение, — значит, вопрос должен подвергнуться какому-то авторскому пересмотру, потому что это все должно быть более просто, ярко и доходчиво изображено.
Что касается жестокостей, то я не против чего угодно — любые условия хороши для доказательства идеи и мысли. В искусстве не существует правил и законов, которым следует подчиняться. Но здесь есть такое ощущение (правильно говорил Наумов), что эти детали просто уводят от четкого прямого и правильного понимания смысла картины и разрушают ткань повествования. Они развлекают зрителя. Это аттракцион. И только.
Все эти слова говорятся с позиций отношения к крупному, новаторскому произведению, интересному, талантливому. ‹…›
А. А. Тарковский. ‹…› На мой взгляд, в этой картине (я пытаюсь говорить объективно) другие принципы и принципиально другое отношение к зрителю и со зрителем. И это тоже следует иметь в виду. Я и на прошлом обсуждении говорил, и я глубоко убежден, что взаимоотношения со зрителем здесь развиваются по другим каналам. Здесь нет нарочитого желания быть понятым за счет гибкости по отношению к зрителю. За счет этого многое удалось и много воспринимается довольно трудно. Это особенность картины.
Вы говорите, что картина должна быть короче. Я убежден, что Владимир Николаевич считает, что я стою на своем. Все хотят, чтобы картина была легче, чтобы легче смотрелась. Но ничего этого не получится, что бы мы ни делали с этой картиной. Она все равно будет смотреться с трудом, и зритель будет выходить из зала подавленный и травмированный. ‹…›
Стенограмма заседания художественного совета при генеральном директоре киностудии «Мосфильм» по обсуждению фильма «Андрей Рублев». 1 августа 1966.
Цит. по: Косинова М., Фомин В. «Андрей Рублев» // Косинова М., Фомин В. Как снять шедевр. М.: Канон+, 2016.