Я читал три варианта литературного сценария, и становилось скучновато, но вот появился четвертый вариант — режиссерский сценарий, и должен сказать, что я его прочитал с огромным интересом. И удивительная вещь, от варианта к варианту интерес у меня к этой вещи увеличивается. Я знаю много примеров, когда от варианта к варианту интерес теряется, здесь же эта вещь такая емкая, что интерес к ней все повышается.
Мне кажется, нет, я просто в этом уверен, что это наиболее выдающееся, наиболее крупное произведение, которое мы сейчас имеем во всей советской кинематографии. Я говорю, конечно, на данном этапе. И хочется верить, что это будет еще интереснее в картине. По-моему, это совершенно выдающееся явление литературы и кинематографического искусства.
Но когда мы подходим к вопросам практического порядка, то интересно, что получается. Я слушал эту дискуссию. Один говорит — давайте сократим эпизод с дохлым лебедем. Но другой сейчас те возражает — что вы, с ума сошли? То есть выявляются совершенно противоположные точки зрения. И так почти по каждому пункту. Я не видел, чтобы выступающие сошлись на чем-то одном, что следовало бы сократить.
Мне кажется, что у нас есть инерция привычки все стричь и все сокращать. И действительно, эта тенденция верна по отношению ко многим картинам. Но мне кажется, что здесь мы сталкиваемся с таким явлением, при котором надо соблюдать очень большую осторожность. Поэтому я думаю, что вынести решение о каком-то оперативном вмешательстве просто на рабочем заседании художественного совета и в частности, я не подготовлен к такого рода оперативному совету, потому что эта вещь настолько полифонна, настолько глубинна, что одному кажется, что можно сократить одно, другому — другое.
Но если мы хотим сохранить целое, то целое создается из многих частностей и частности эти связаны не формалистическими хитросплетениями, а эти частности, подробности связаны глубочайшими связями и интеллектуальными, и визуальными, и музыкальными. То есть это чрезвычайно сложный вопрос и вряд ли мы сейчас по этому вопросу что-то решим.
Что касается высказывания Мирского по поводу изощренности формы, то у меня совершенно другое ощущение. У меня ощущение необычайной академичности этой работы, необычайной академичности и классицизма. Я думаю, что здесь как раз Тарковский пошел далеко вперед от своей прошлой картины Он необычайно возмужал и очень приближается к академическому почерку, ничего общего не имеющему ни с какими формалистическими ухищрениями. Я не мог бы указать ни на какие фокусы.
И, конечно, в этой теме чрезвычайно нужен академизм и нужны такие формы. И все это решено с огромнейшим блеском. Эта разработка действительно говорит о необычайной добросовестности, о необычайно высокой художнической совести. Мне не удалось все подробно прочитать, нужно посидеть, может быть неделю, чтобы разобраться, потом давать какие-то предложения, но то, что удалось подробно прочитать, — это вторые планы, это сцены из диалога и т.д., это разработано на очень высоком уровне.
У меня следующее предложение. Я не знаю, что нужно для заграницы, 2 часа 15 минут или 3 часа 40 минут. Нужно ходить по земле, иногда поглядывая и на небо, такой проход будет интереснее. Моя точка зрения, что этот сценарий является огромным праздником не только для нашего объединения, но и для всей советской кинематографии. Это именно режиссерский сценарий. Его нужно утвердить. Что же касается вопросов метража и т.д., я думаю, что сегодня вряд ли что-либо можно решить. Это не тот случай, когда можно сказать: давайте такой-то и такой-то эпизод выбросим. Я нахожусь в глубоком восхищении перед этой работой.
Стенограмма заседания художественного совета VI творческого объединения по обсуждению режиссерского сценария «Начала и пути». 24 августа 1964. / Косинова М., Фомин В. «Андрей Рублев» // Косинова М., Фомин В. Как снять шедевр. М.: Канон+, 2016.