Уважаемый Владимир Николаевич!
Вот опять дошли до меня сведения об открытом партсобрании, на котором Вы склоняли мое имя. Грустно и обидно это слышать.
Странно, что, зная о том, что на собрании будет упоминаться «Рублев», никто не удосужился пригласить меня на него.
Мне кажется, я нашел бы что ответить на многие поставленные вопросы в мой адрес.
Вы, если я в курсе дела, говорили о моей неблагодарности в адрес студии, которая так много для меня сделала. А что, собственно говоря, сделала для меня студия? Дала возможность за 7 (!) лет снять две картины?! Не цинично ли это звучит? Студия не отстаивала интересы автора «Иванова детства», нелепо и безграмотно обвиненного в пацифизме (что и Вы повторяли в некоторых своих выступлениях). Не помогала продвижению сценария об «Андрее Рублеве». На это ушло тоже несколько лет. Зарезала смету, рассчитанную на 1400 тыс., ровно на 400 000, которых потом и не хватило. Толкнула группу на заведомый перерасход и обвинила ее в дурном хозяйствовании, намереваясь вычесть из постановочных нашей группы 20 %.
Восторженно участвовала на обсуждении «Рублева» в Комитете на Коллегии и несколько раз на студии, а затем отказалась от ранее сделанных поздравлений, не считаясь даже с приличием. (Элементарным приличием).
Сейчас я остался в одиночестве, ибо струсили и продали свою точку зрения все, кто ранее рукоплескал фильму. И Вы в том числе. Вы-то, будучи опытным руководителем, не рукоплескали, правда...
И теперь Вы толкаете меня на свидание с начальством в ЦК одного (!).
Как будто сценарий не был утвержден ни в объединении, ни в Генеральной редакции, ни в Комитете. Как будто фильм не был принят ни в объединении, ни на студии, ни в Комитете (трижды!) и не присуждена ему 1-я категория.
Все поправки Романова и главреперткома мною выполнены с удвоенным гаком (смотрите соответствующие документы у
Как будто не Вы с М. И. Воробьевой вычеркнули эпизод Куликовской битвы.
Меня очень удивляет и оскорбляет позиция со стороны студии в оценке и практических выводах по поводу моего фильма. И не только моего, но и Вашего также фильма.
Ведь я понимаю, студии удобнее своей картиной назвать фильм благополучный, а фильм Тарковского далеко не благополучный, поэтому Тарковский сам должен о нем заботиться, как будто Тарковский частный предприниматель.
Я до сих пор убежден: во-первых, что при оценке его одним (известным Вам человеком) произошла какая-то ошибка.
Во-вторых, что ошибка эта — результат особой подготовки этого просмотра в руководстве недоброжелательными людьми. (Вы же понимаете — кто за — пассивен, противники же активны и очень скромны!).
В-третьих, что студия и Вы недостаточно, мягко выражаясь, последовательны в оценке фильма.
Вы на собрании говорили о каких-то поправках, которые якобы со мной были согласованы, но которые я не сделал. Если это так (я повторяю, меня не было на собрании), то это абсолютная неправда.
Сейчас Вы меня бросаете и настаиваете на встрече в ЦК. Мало того, что это некрасиво в связи с вышесказанным и подтвержденным мнением собравшихся в Вашем кабинете писателей и режиссеров, и не хотите даже удовлетворить элементарную просьбу предоставить мне стенограмму обсуждения в Комитете «Рублева». Простите, это уже за гранью моего понимания. Как автор фильма, я просто требую эту стенограмму и считаю, что я должен ее иметь. Во всяком случае, голеньким в ЦК я не пойду.
Я еще раз прошу предоставить мне эту стенограмму.
Вы говорите, что существуют и отрицательные мнения начальства о «Рублеве». Ну и что же?
В свое время Толстой ругал Шекспира и Вагнера. Но ни тот, ни другой не стал от этого бездарнее, чем хотелось графу Льву Николаевичу. Примеров таких тьма.
Далее. Мне уже опять не дают возможности работать. Я не думаю, что мои хронические простои — результат заботы о Тарковском. Уж если я пойду в ЦК, то, наверное, скорее для того, чтобы утрясти этот вопрос, связанный с конституционным понятием права на труд.
А Вы удивляетесь, почему я работаю худруком в Одессе! Поистине святая простота.
Да, для того, Владимир Николаевич, чтобы «кушать» и кормить семью. Вам почему-то непонятно. Даже если из этих семи лет я работал два года, то пять я не работал. Простая, весьма простая арифметика!
Вы коммунист. Вы учите нас принципиальности, но мы ведь тоже не дети, и нам часто бросаются в глаза некоторые неувязки. И мы на них реагируем. И у нас складывается отношение к окружающей реальности. Обыкновенная «обратная связь».
Ведь правда же, некоторые обстоятельства выглядят несколько странно, мягко говоря.
Т. Г. Огородникова передаст Вам две заявки. Будьте добры проглядеть их и ответить на возможность их постановки. А то у меня возникает чувство, что мне специально не дают работать. А Вы говорите о какой-то заботе и помощи.
Сейчас (на днях) я ложусь в больницу с горьким чувством. С очень горьким. Если Вы говорите о заботе во время постановки, так ведь это так и должно быть, это естественно, и здесь не забота, а просто профессиональное администрирование. Мы не хвалим людей за то, что они честны. Это органическое состояние для человека. А забота в чем-то другом, я думаю.
Помните Дзурлини, разделившего со мной в 1962 г. «Золотого льва» в Венеции? За то время, пока я «пробивал» «Рублева» («пробивал» весьма специфический термин, не правда ли?) и ставил его, он снял 6 (!!!) фильмов. Мы разбазариваем себя с божьей помощью и работаем с КПД в 10%. Это ли не трагедия? А Вы о заботе...
Извините меня за прямолинейность. Но во всяком случае она продиктована искренностью. И я очень огорчен Вашим отношением к моим проблемам. (Моими они стали потому, что я остался один
Можно жить и так, чтобы выклянчить себе право на работу.
Я так жить не могу, не хочу и не буду. Не обессудьте.
Пополам жить нельзя. Нельзя сидеть между двумя стульями. Неудобно.
Примите уверения в совершенном уважении.
4 сентября 1967 года.
Андрей Тарковский
Тарковский А. Один год жизни // Киносценарии. 1991. № 4.