Тарковского пытались упрекать ‹…› из-за природы его символизма, находя его символы экспрессионистскими или сюрреалистическими! Это то, с чем я никак не могу согласиться. Прежде всего потому, что здесь можно обнаружить обвинение против молодого режиссера, которое исходило от определенного, отмирающего академизма и в СССР тоже. Некоторым критикам там и вашим лучшим критикам здесь показалось, что Тарковский поспешно ассимилировал приемы, устаревшие на Западе, и довольно безрассудно их применил. Ему ставили в вину сны Ивана: «Сны! Мы здесь, на Западе, уже давно перестали использовать сны! Тарковский запоздал: это все было неплохо между двумя войнами!» Вот что пишут уверенные перья.

Но Тарковскому двадцать восемь лет (он сам мне это сказал, а не тридцать, как о том писали некоторые газеты), и, будьте уверены, он очень плохо знает западное кино. Его культура по сути и по неизбежности советская. Ничего нельзя выиграть, можно все проиграть, желая использовать буржуазные приемы для «трактовки», которая должна вытекать лишь из самого фильма и из трактуемого материала. Иван — безумец, чудовище, он маленький герой; в действительности он самая невинная и самая трогательная жертва войны; этот мальчик, которого не могут заставить любить, скован жестокостью, она проникла внутрь его. Нацисты убили его тогда, когда они убили его мать и расстреляли жителей его деревни. Между тем он остался жив. Но в то же время в это непоправимое мгновение он увидел перечеркнутым свое будущее. ‹…›

‹…› история трагична. ‹…› «Иваново детство» напомнило нам об этом вкрадчивым, тихим, взрывчатым образом. Ребенок убит. И это почти хэппи энд, то есть момент, который невозможно пережить. В каком-то смысле, я думаю, молодой режиссер хотел говорить о себе и о своем поколении. Не о тех, кто погиб, а, напротив, о тех, чье детство было разбито войной и ее последствиями. Я мог бы даже сказать: вот советский вариант «400 ударов» [фильм Франсуа Трюффо (1958)], но сказать только для того, чтобы яснее подчеркнуть разницу между двумя фильмами. Ребенок отправлен в исправительную колонию собственными родителями — вот буржуазная трагикомедия. Тысячи детей, обездоленных войной, — вот одна из советских трагедий.

И именно в этом смысле фильм представляется нам специфически русским.

1963 г.

Сартр Ж.-П. По поводу «Иванова детства» // Андрей Тарковский: Начало... и пути. М.: ВГИК, 1994.