У Горького тема Шихана, узкой базарной улочки приволжского мещанского городка, «местности, где отложилась городская голь и рвань — разные «забракованные люди», остается при всей своей социальной значимости третьей темой. На первом плане — личные трагедии двух людей, раздавленных и загубленных бесчеловечными нравами Шихана. Даже композиционно писатель начинает рассказ историей жизни Каина и Артема. У Петрова-Бытова Шихан становится темой номер один. Он возникает на экране с первых же кадров.
На пустом ларе сидит грузчик с «подушкой» на спине и жрет печенку.
Из-под ларька выглядывает мальчик, глотая слюни.
Смачно жует грузчик печенку, положил на ларь кусок, повернулся за хлебом.
Мальчик протянул руку и схватил печенку.
Не глядя, грузчик поймал за руку мальчика и ударил его сапогом в спину.
Отлетел мальчик и закашлял, захлебываясь.
Тяжело дышит рыба.
Кашляет мальчик, хватаясь ручонками за грудь.
Жует равнодушно грузчик.
На куче тряпья сидит старуха и жует что-то беззубым ртом.
Жует корова жвачку.
Жует грузчик.
Жует яблоко городовой.
Тяжело дышит рыба.
Женщина провела в тоске рукой по груди и сказала мужу:
...Разве это жизнь?!
Вздрогнул муж, повернулся к жене и ядовито сказал:
...А ты как живешь, потаскуха?..[1]
В рассказе нет этих строк. Их и не могло быть, потому что это — язык кинематографа с его специфичным для 20-х годов ассоциативным монтажом.
Работа над «Каином и Артемом» вольно или невольно вводит Петрова-Бытова в русло тех экспериментаторских изысканий, которыми заняты в это время ведущие молодые режиссеры «Совкино». ‹…› В «Каине и Артеме» Петров-Бытов с необычной для него свободой и смелостью пользуется резкими монтажными стыками, монтажом по контрасту, наплывами с двойной и тройной экспозицией, акцентируемой деталью, обратной съемкой. Больше того. Он не только пользуется новейшими монтажными средствами, но и значительно расширяет возможности ассоциативного видения и мышления.
Ассоциация у Петрова-Бытова чаще всего подчеркивает и усиливает движение — как пространственное, физическое (корова, жующая жвачку, жующий грузчик и городовой, жующий яблоко), так и внутреннее, психологическое (в трактире — пляска Каина, пляска фигурок оркестриона, пляска рюмок на столе).
Иногда ассоциация резко прерывает действие и движение в момент наивысшего напряжения, наивысшей кульминации. Причем здесь уже нет места повторам и рефренам, к которым так настойчиво прибегает режиссер в первом случае — усиления и нагнетания движения. После такого перебива продолжение действия с того момента, когда его прервала ассоциация, уже невозможно. Например, в эпизоде с игрушечником, когда Артем в исступлении поднимает над головой мальчика, камера фиксирует вытаращенные глаза игрушечного паяца. Это — секунда наивысшего напряжения. Сейчас, опомнившись, Артем поставит мальчика на землю. Другой пример ассоциативного перебива — мясник, отрубающий голову теленку в тот момент, когда Женщина с угрозой тихо говорит мужу: «Так это ты Артема...» После этого кадра Женщина втащит упирающегося мужа в гущу базарной толпы и крикнет на весь Шихан: «Люди, вот кто убил Артема!»
И, наконец, ассоциация, играющая роль метафористического уподобления:
...Артем сжимает руку Каина.
Каин корчится от боли.
Его лицо с гримасой боли.
Рука Артема сжимает руку Каина.
Столяр зажимает в тисках брусок и смеется.
Или, в эпизоде нападения золоторотцев на пьяного Артема:
Метнулась в воздухе взмахивающая рука с камнем.
Метнулась в небе луна и засветила кадр.
Ход ассоциативного видения у Петрова-Бытова почти всегда так или иначе связан с развитием темы Шихана...
Гуревич С. П. П. Петров-Бытов // Из истории Ленфильма: статьи, воспоминания, документы, 1920-е годы. Вып. 1. Л.: Искусство, 1968.
Примечания
- ^ ЛГАОРСС, ф. 4437, оп. 16, д. 79.