«Мать» — это не иллюстрация к одноименному произведению. Роман «прочитан» режиссером по-своему, переведен на язык другого искусства. И этот образный язык придает новому фильму законченность, превращает его в самостоятельное произведение искусства.
Фильм лаконичен. Развернутые, многоплановые горьковские диалоги нередко отражаются в сценарии М. Донского и Н. Коварского лишь одной-двумя фразами. Остальное приходится на долю кинематографической образности.
Через весь фильм проходит несколько образов, к которым много раз возвращается режиссер, как к своего рода лейтмотивам произведения. Это, во-первых, открывающий фильм образ русской природы — зеркальная гладь реки, кровавый закат, перелески по берегам, а затем картины весеннего половодья, заснеженный зимний пейзаж, очищающая летняя гроза. Природа в фильме одухотворена, она созвучна переживаниями матери, дружественна положительным героям. Второй образ — это образ фабрики, капиталистического чудища, которое день за днем, как отработанный шлак, выплевывает из своей пасти толпу измученных, с почерневшими лицами, плохо одетых людей. Затем — слободка, рабочее предместье с грязными улочками, вереницей дощатых заборов и трактиром на первом плане, с бессмысленным диким пасхальным разгулом, с тупой, безнадежной и пьяной жизнью. И, наконец, чистый пламень революционного подвига, мужество людей партии, твердость духа, бесстрашие, героическая устремленность. Переплетаясь, контрастируя, сливаясь, эти «сквозные» мотивы фильма ярко характеризуют обстановку, в которой развертывается действие горьковского романа.
А на этом широком образном фоне режиссер рисует отдельные детали, иной раз вмещающие в себя, несмотря на свою мимолетность, целую гамму чувств. Вот Павел, неопытный еще агитатор, не сумел повести за собой рабочих, увлечь их на забастовку из-за «копейки»; в фильме мы видим огромную толпу на фабричном дворе, и сразу же — одинокий Павел на возвышении, а двор перед ним зияюще пуст, и только скорбная фигура матери застыла где-то вдали, в тишине. Вот Ниловна, потрясенная арестом сына, пробует искать утешения у бога; но холодны, равнодушны, враждебны тусклые лики икон, и не ложатся кресты, привычное движение руки останавливается на полдороге. Утратой веры, сменой веры можно бы назвать этот коротенький эпизод. А вот мраморная Фемида с завязанными глазами расплывается, чтобы уступить свое место фигуре председателя суда — тупого службиста, надевающего на нос пенсне.
Все это — точно найденные кинообразы, говорящие больше слов.
Фильм кончается как бы на несколько строк раньше, чем роман Горького. «Душу воскресшую — не убьют!» — таков итог фильма, его последняя фраза. С экрана нам показано рождение человека, распрямление забитой души под влиянием великих партийных идей. Это очень удается В. Марецкой. У актрисы есть все для роли Ниловны: и подлинная народность, и эмоциональная выразительность, и то, наконец, что ее героини всегда умны сердцем, чувствительны к правде, открыты «всем впечатленьям бытия». Ее Ниловна — естественна, «натуральна» во всем, и трудно представить ее вне этого скудного рабочего быта с лоскутным одеялом, некрашеными лавками, измятым самоваром,
Актриса намечает три этапа развития образа. В начале фильма ее Ниловна живет в постоянном «тревожном ожидании побоев», живет автоматически, без мыслей, покорно движется по заведенному кругу — от получки до получки, от пьяных побоев мужа до первого запоя сына, без надежд, без огонька впереди. Затем наступает второй период, когда Ниловна начинает жить ради сына, и вечный мучительный страх за себя сменяется страхом за Павла, горячим материнским желанием понять его, оградить его от беды, помочь ему в его деле. Наконец, образ вступает в свою главную фазу: Ниловна сама становится человеком — нравственно сильным, богатым душевно, — ее жизнь обретает новый смысл, истинную цель. Страх уходит, и приходит бесстрашие. Нет больше старой, забитой женщины; молодеют глаза, делается легкой, упругой походка, озаряется внутренним светом лицо матери, доброе, русское, простое лицо.
В. Марецкой очень помогает в фильме А. Баталов, играющий Павла. Рост Павла в фильме стремителен: от юношеской пытливости, от молодого гневного нетерпения — к качествам подлинного революционера-борца. Актер видит в Павле не просто рабочего, но будущего лидера рабочего движения, одного из вожаков партии, человека железной воли и такого же мужества. Его Павел решителен и человечен, принципиален и мягок, безгранично предан делу партии и, как Ниловна, щедр душой. Родные по крови, они оказываются родными по Духу.
Фильм удался в главном, в важнейшем, он трогает без лозунговости, воспитывает без назидательности. Однако чем дальше смотришь «Мать», тем больше чувствуешь, что есть в сценарии и картине известное внутреннее расхождение с первоисточником. Бережное отношение к роману иногда перерастает в скованность, а восхищение перед его героями подчас заставляет режиссера избегать приемов и красок, на первый взгляд способных снизить патетику фильма, а на деле таких, которые придали бы его образам лишь большую жизненную полнокровность.
Героям фильма недостает тех черт русского национального характера, которые всегда расцветают в минуту духовного подъема, являются первым признаком раскрепощенной души. Горький подчеркивает, реализует во всей художественной ткани романа такую мысль: в новых впечатлениях матери господствует, преобладает одно — люди, вынужденные жить нелегально, с вечной перспективой арестов, побоев, тюрем, удивительно умеют отдаваться всем радостям жизни, знают цену меткому слову, всегда настроены так, что веселое, ясное, доброе находит отклик в их сердцах.
Странно сказать: фильму не хватает юмора, героям— насмешливого лукавства, озорства, он однокрасочен, временами даже аскетичен. И потому, например, члены кружка Павла, о которых у Горького сказано, что «...мать поражало настроение буйной радости, вдруг и дружно овладевавшее всеми», в фильме суровы — и только. И потому, если в романе весельчак и шутник Егор Иванович буквально на смертном одре сохраняет лукавую ясность духа, то в фильме получивший некоторые его черты Николай Иванович страдальчески гаснет от чахотки. Потому, наконец, Андрей Находка, один из самых светлых, обаятельных образов всего горьковского творчества, человек, еще в детстве мечтавший «поймать солнце стаканом», приобрел в фильме в исполнении А. Петрова неоправданную монотонность.
Да и В. Марецкая проигрывает от того, что в фильме не используются присущие ей краски юмора, не приподнят краешек завесы над этой стороной души матери. «Эх, жизнь! Пять раз в день насмеешься, пять наплачешься!» — говорит Ниловна в романе. В фильме она куда чаще плачет. ‹…›
Коль скоро в фильме нет разнообразия оттенков, местами скрадывается и афористичная, меткая, сочная, как пословицы, горьковская речь. Текст звучит «нейтрально», — а ведь он отобран бережно, со всей любовью к замечательному авторскому слову.
Встречаются в фильме и отдельные проявления дурного вкуса, сентиментальности, которые кажутся чужеродным вкраплением в общий мужественный строй фильма.
Это грустно, конечно. Но все же недостатки фильма не в силах зачеркнуть то хорошее, что в нем найдено. Это фильм удивительно чистой атмосферы, он волнует, заражает зрителя революционным пафосом, заставляет его склониться перед силой подвига, красотой души первых борцов-революционеров.
1956
Владимирова З. «Душу воскресшую — не убьют!» // Марк Донской. М.: Искусство, 1973.