Авторы фильма «Мальва» ‹…› задумали развить, полнее обрисовать образы горьковских героев. В картине появились «боковые линии», которых не было в рассказе. Это дружба босяка Сергея со Степком и взаимоотношения Мальвы с угрюмым, набожным, вечно толкующим о своих чувствах приказчиком. Не трудно понять замысел автора сценария Н. Коварского, попытавшегося при помощи этих сюжетных отвлечений рассказать побольше о Мальве и Сергее, а кое-где дать эти фигуры и в несколько новом ракурсе. В эпизодах с приказчиком и Сергеем должны были раскрыться многие черты характера Мальвы: и неподкупность ее, и дерзость, и (это самое главное) ее тревога, настороженность, мечты о какой-то неведомой, иной жизни.
Но не получилось этого в фильме. Не получилось по той простой причине, что в «предлагаемых обстоятельствах» сценария оказалась не горьковская Мальва с ее неспокойным, как море, нравом, множеством «подводных течений» и постоянным потоком мыслей, а красивая, кокетливая, ничуть не загадочная, знающая цену своим женским чарам Мальва — Д. Ритенбергс.
У Горького «зерно» характера Мальвы, самое главное в нем выражено в маленьких лирических монологах. «Я — ничья... Как чайка, куда захочу, туда и полечу! Никто мне дорогу не загородит... Никто меня не тронет!» — открывает душу Мальва Горького. А у Д. Ритенбергс эти слова звучат кокетливо, будто Мальве самой понравилось слетевшее с уст сравнение с птицей. «Обратите внимание, какие у меня красивые мысли, какая у меня красивая душа!» — кажется, говорят при этом ее глаза.
Или — пляска Мальвы на поминках по умершему Степку. Ждешь, что вот-вот в вихре пляски вырвется наконец наружу душа Мальвы,
Человеческую тему Мальвы заменила тема узко-женская. Все сохранено в фильме — и текст, и сюжетные перипетии рассказа, и внешние приметы героини; вот только значение слов и поступков Мальвы, мотивы ее действия, «подтексты» ее образа стали иными — они обмелели, как море у низкого берега. И потому события рассказа, утратив столь характерный для Горького философский, романтический взлет, «осели» на землю, обернулись голой фабулой.
Но зато как дороги те отдельные кадры картины, где артисты, режиссер, художник или оператор почувствовали Горького, передали нечто большее, чем изложение сюжета. Есть интересное и удачное в режиссуре фильма. И это понятно: ведь фильм поставлен таким опытным мастером, как В. Браун. Не забудется Василий — П. Усовниченко, умный, сильный, погруженный в свои думы человек с его почти трагическим ощущением подступившей старости. Или точно найденная атмосфера тягучего воскресного дня, этого невеселого праздника под треньканье балалайки, когда глаза устают от белесого, как выгоревший ситец, цвета неба, моря, песка, человеческой одежды.
Есть в «Мальве» и хорошие морские пейзажи, хорошие сами по себе, вне какой-либо связи с Горьким. Но почему-то после сеанса мы вспоминаем не эти морские виды, похожие на серию художественных открыток, а горьковский текст о море. Образ моря, созданный при помощи слова, оказался сильнее, ярче, значительней отснятой оператором В. Войтенко «натуры».
Дзюбинская О. Обедненные образы // Советская культура. 1957. 20 августа.