В «Мальве» дебютировала на экране Д. Риттенбергс. ‹…›
Актриса ищет человеческое содержание образа, играет с пониманием и хорошим вкусом. Однако в ее игре обнаруживается и нечто чуждое горьковской Мальве: внутренняя уравновешенность, природный покой, нехватка порывистой нервной силы ‹…›. Она называет себя чайкой, и режиссер настойчиво сопоставляет ее лицо с кадрами парящей птицы. Но в рассказе имеется и более сложная характеристика. «Не кошка ты, ты не рыба... и не птица... А все это в тебе есть однако...» — говорит Сережка. Когда же смотришь фильм, чувствуешь, что из трех компонентов Сережкиного сравнения преобладает последний — не самый определяющий в духовном облике не так уж высоко поднимающейся над землей героини фильма.
Такой результат получился не случайно: сценарист и режиссер изо всех сил хотели возвысить Мальву! Они даже отступили от автора, и их Мальва, посмеявшись над Яковом и старательно затоптав на песке следы навсегда уходящего Василия, не пойдет на косу с Сережкой, оставаясь свободной не подвластной никому.
Осторожное приукрашивание ‹…› не миновало, как видим, и «Мальву». Облагорожен в фильме и выразительно сыгранный Г. Юхтиным огненно-рыжий оборванец Сережка, по Горькому, тоже умный и сильный, но нищенски ограниченный в своих потребностях, равнодушный к людям, способный наслаждаться зрелищем чужой беды. Приукрашен Василий. П. Усовниченко, играющий с откровенной театральностью, всячески укрупняет драму старости, но совсем обходит характер любви деревенски-ограниченного Василия, который привязан к Мальве, но нисколько ее не уважает. («Кто ты мне?» «В деревне баба — нужный для жизни человек... а здесь — та она... для баловства только живет...»)
Изобразительному строю фильма свойственна статичность. Это снижает интерес к старательно разработанному бытовому фону, к переведенным в действие авторским описаниям и делает фильм местами скучным. Перед нами нередко подборка бледных иллюстраций, сменяющихся, как картинки в стереоскопе. Все мертвеет, пропадает трепетность, текучесть, неповторимость прожитых секунд. Когда камера от красивых (может быть, чересчур красивых) морских пейзажей переходит к людям, бросается в глаза театральность мизансцен, театральная замкнутость композиции кадра (роль кулис выполняют развешанные сети, перевернутая лодка и пр.). Картина выпущена не столь давно, но ее кинематографический язык и манера актерской игры уже кажутся устаревшими.
Шнейдерман И. Образы Горького на экране // Литература и кино. М.—Л.: Просвещение, 1965.