Эта лента — давно уже признанная классика, в том числе за рубежом (жюри в Канне единогласно вручило приз с формулировкой «за высокое человеческое достоинство и исключительное качество»), включая западных мастеров кино (например, Ингмар Бергман, сам не раз ставивший Чехова в театре, назвал «Даму с собачкой» среди своих любимых картин), а также ревнительных «чеховедов». Даже они почти не придирались к интерпретации Иосифа Хейфица, дружно говоря о тонкой, интеллигентной и деликатной атмосфере фильма, созданной режиссером, главными исполнителями и, безусловно, двумя замечательными операторами — Андреем Москвиным и Дмитрием Месхиевым, учителем и учеником. Сейчас интереснее обратить внимание на два аспекта, значимых для понимания того, почему же эта экранизация удалась и встретила, можно сказать, единодушный прием у самых разных зрителей, пусть и не пользовалась особо шумным успехом в прокате.

Прежде всего следует напомнить, что «Дама с собачкой» в кинобиографии самого постановщика последовала за его тремя современными работами 50-х годов — «Большая семья», «Дело Румянцева» и «Дорогой мой человек», которые как раз способствовали обновлению советского кино, подрастерявшего за годы сталинизма свою человечность и трогательность именно в «частных историях». Между прочим, название романа Юрия Германа, перенесенного Иосифом Хейфицем на экран непосредственно перед обращением к прозе Антона Чехова, звучит программно и определяюще для всего творчества режиссера, даже в его вынужденных социально-патетических картинах (совместно с Александром Зархи) 30-х годов — «Депутат Балтики» и «Член правительства». И в этом плане «Дама с собачкой», конечно, примыкает к тому направлению постсталинской «кинооттепели», которое можно было бы громко охарактеризовать как «реабилитация человека в кинематографе». Вместе с тем нежная и окрашенная неизбывной грустью, такая прозрачно-воздушная лента Хейфица открыла в его собственной душе творца словно второе дыхание — и еще дважды в фильмах «В городе С.» и «Плохой хороший человек», вновь по произведениям Чехова, а также в «Асе» и «Шурочке» он как будто приникал к живительному источнику русской литературной классики, любопытным образом чередуя постановки о современности и минувших эпохах.

Легче всего увидеть в этом желание режиссера убежать от более пошлой и все изнутри разъедающей советской действительности в мир утраченного уклада жизни и «прочь от Москвы» (вопреки знаменитому призыву чеховских трех сестер). Но ведь и хейфицевские экранизации с течением времени становились резче и даже скандальнее для властей (как в случае с «Шурочкой»). И «Дама с собачкой» поневоле казалась как бы стихотворением в прозе, последней попыткой кроткого создания (кстати, Ия Саввина и Дмитрий Месхиев в том же 1960 году участвовали в создании «Кроткой» по рассказу Федора Достоевского) противостоять тихому, но, увы, неизбежному вторжению во внутренне бытие человека того, что после Чехова вошло в словари мира под непереводимым названием poshlost’.

Кудрявцев С. Если бы не знать // Экран и сцена. 1997. № 28.