В любом нашем городе, кажется, можно найти кинотеатр с названием «Художественный». Существовал такой и в Одессе: тогда это был большой, нескладный, как сарай, зал с раскаленной от южного солнца крышей. В тот вечер все ряды были заполнены: слух о новом, прогремевшем в столице фильме уже докатился до одесских зрителей. И вот в этом зале в духоте летнего вечера, под звуки старого рояля, скрытого за экраном, я, сидя рядом со старшей сестрой, следила, потрясенная, за кадрами удивительного фильма. Повесть Горького, которую я, казалось, так хорошо знала, раскрывалась на экране в образах, поражающих мощью и новизной изображения. Я не думала ни о монтаже, ни о смелых ракурсах, ни о мастерстве режиссера и оператора — в ту пору, говоря по совести, я ни в чем этом не разбиралась. Меня, как и многих моих сверстников, фильм «Мать» поразил неслыханной пристальностью режиссерского взгляда, страстностью, с какой были обнажены силы добра и зла. Величие борьбы за правое дело, чистота и мужество материнской любви обрели в художественных образах выразительность, равной которой я до того времени не знала. И когда над упавшей ниц в отчаянии матерью стал с свирепой угрозой городовой и зловеще огромные, начищенные, наглые полицейские сапоги заполнили экран, весь кинозал замер, словно у зрителей перехватило дыхание. Эти кадры сейчас всемирно известны, их, как образец режиссерского мастерства, показывают студентам, на них учатся, их анализируют в киноведческих работах. Но в памяти моей они остались такими, какими я видела их впервые: потрясающим по выразительности символом жестокости, тупой безжалостной силы, растаптывающей человека.

Тэсс Т. Человек открытого сердца // Друзья моей души. М.: Известия, 1985.