Когда мне первый раз пришлось написать о том, что «Чапаев» — это экранизация, я даже на минуту задумался, потому что, если быть вполне объективным, нужно признать, что произведение братьев Васильевых чем-то, пожалуй, еще более выразительно и увлекательно, чем самый роман. Прежде всего это объясняется подлинной, жизненно точной и непреложно убедительной фигурой Чапаева. Даже труд большого художника слова Фурманова не мог все же придать ему в книге такую жизненную убедительность, которую внесли в этот образ Бабочкин и Васильевы. Многие из знавших легендарного комдива говорили мне, что образ, созданный Бабочкиным, далеко не всегда совпадает с Чапаевым, которого они знали, но что при этом, однако, фильм раскрыл им такие в нем черты, которых они не знали, да и не могли увидеть. Так Чапаев Бабочкина, созданный на основе экранизации, как бы вернулся в жизнь и как литературный образ, получивший свое воплощение в фильме, и как образ, дополнивший самый образ героя в реальности.
Но дело не в одном Чапаеве. Звуковой кинематограф дал возможность в картине «Чапаев» полнокровно и полноценно раскрыть основную идею о народности этого героя. Фильм заполнен разнообразнейшим говором его спутников по борьбе. И разве не на образ Чапаева работает знаменитая реплика простого мужика о «карусели», и разве не на образ Чапаева работает треклятое испытание тишиной во время психической атаки!
Читая роман Фурманова, вы получаете огромное удовлетворение от умного и благородного склада этого произведения. Вам близок и дорог автор его, которого вы чувствуете за этой простой и мужественной героикой. Но кино во сто крат ближе сделало вам и самого Фурманова.
Рошаль Г. Кинолента жизни. М.: Искусство, 1974.
Своеобразна ‹…› драматургия «Чапаева». В ней нет ни ярко развернутой интриги, ни четко проработанной фабулы: даже исторически достоверная, заманчивая с точки зрения фабулы ситуация — предательство Воронова — выкинута. ‹…›
«Чапаев» характеризуется рваностью и эпизодичностью построения, он разворачивается не в логически следующих друг за другом сценах, не в развитии, кадр за кадром, нарастающего прямолинейного действия, а на ряде лапидарных эпизодов, взятых на выборку из материала. Действительно, например, история с ветеринаром ни во что не разрешается в дальнейшем. Объяснение о роли полководца ни к каким конкретным фабульным выводам не приводит. Размышление и раздумье над картой является само по себе блестящим эпизодом, однако, не связанным ни с чем в будущем. Грабеж в селе, митинг, любой из этих замечательнейших кусков с другими кусками связан очень рыхло и, тем не менее, как я писал вначале, цельность и единство картины огромны.
Если в целом драматургическая композиция фильма убеждает, то это не значит, что в ней нет отдельных недостатков. С этой точки зрения несколько назойливо и навязчиво выглядит история с денщиком генерала и с непоказанным его братом. Здесь есть пережим логической педали. Эмоциональная структура этой части действия очень условна. И недаром Васильевым здесь пришлось впасть во внешний формальный прием танца денщика, натирающего пол. Этот прием самодовлеюще любопытен, но сам по себе ни в какой зависимости от основного хода картины не находится. ‹…›
Точно так же недостаточно ясно дана военная ситуация фильма. После целого ряда опросов зрителей мне удалось выяснить с бесспорностью и точностью, что вся стратегическая композиция без знания исторического материала непонятна. Почему сначала выбивают чехов, потом дерутся с каппелевцами? Каким образом белые сначала оказываются разбитыми, потом окружившими штаб Чапаева?
И, однако, все это, как всем нам известно, не отнимает у картины цельности и единства, потому что безгранично целостен и един основной сюжетный ход и монолитны образы. Замечательными в картине надо считать диалог и реплики. Здесь целый ряд навсегда, как пословицы, вклинившихся в быт словечек и фраз. Знаменитые «наплевать и забыть», «так это, если надо», — перечислять их можно без конца. И они потому так надолго оседают в памяти, что сопровождаются очень любопытным и запоминающимся поведением, которое прекрасно подчеркивает смысл и суть этих реплик.
Незабываем жест Петьки, сопровождающий реплику о комиссаре: одна и та же фраза сопровождается жестом, который, чуть-чуть изменившись, во второй раз дает, однако, противоположное смысловое разрешение. Эта игра жестами и словами превосходна. Сила диалога неразрывно связана с замечательным языком «Чапаева». Все говорят просто, логически просто и никаких кунстштюков и фортелей в речевом построении нет. Выразительность реплик — не от изощряющегося остроумничания, а от простой, рубленой мудрости народного говора.
Рошаль Г. «Чапаев» // Чапаев: о фильме. М. Кинофотоиздат, 1936.