Самым тяжелым в смысле физического напряжения оказался эпизод гибели Чапаева. Снимали его уже на следующий год, в конце августа. Волга была холодной. 29 августа он писал домой: «Наснимали за это время довольно и уже начали гибель. Я уже капельку простудился в воде, почему-то плавать в одежде гораздо холоднее, чем раздетому... Смерть Чапая снимаем на берегу Волги, на крутом и высоком обрыве. Вот посмотришь, как мы с Кмитом кувыркаемся, прямо бесстрашные мы». А в другом письмо сообщал: «...снимаюсь в хвост и в гриву. Очень рано приходится вставать, а вчера еще не пришла машина, и 9 верст пришлось идти пешком... Завтра последний раз тону».
Мне кажется, что эти короткие, урывками между съемками написанные строки, несмотря на все трудности работы, освещены радостью. Борис Андреевич был одержим своим Чапаевым и знал его досконально.
Для этой роли ему, по его же словам, не нужны были никакие «творческие командировки». Пятнадцатилетним комсомольцем он служил в политотделе 4 й армии Восточного фронта, куда входила 26-я Чапаевская дивизия, был на сборах 1-го Саратовского резервного полка, поднятого против Деникина. Выступить саратовцы не успели — Красная Армия разбила белых под Царицыном. Он имел право сказать: «...то, что я не встречал живого Чапаева, мне кажется чистой случайностью (кстати, в одной из записей отец сомневается: может, и встречал его, просто не знал, кто перед ним. — Н. Б.). И если я не знал Чапаева, то скольких таких же или очень похожих на него командиров я знал!
Я пел те же песни, которые пел Чапаев, я знал тот простой и колоритный язык, на котором тогда говорили, я умел сам носить папаху так, чтоб она неизвестно на чем держалась».
Сохранился текст выступления Бориса Андреевича, где говорится: «В жизни я — человек в пиджаке, в кино же только раз был в пиджаке, а так всегда в военной форме, сейчас вот (имеется в виду фильм «Повесть о “Неистовом”. — Н. Б.) в морской... Вы, вероятно, немного знакомы с моим творчеством. Я говорю “немного”, потому что хорошо знают меня только в Ленинграде, где я долго работал в театре как актер и режиссер и где меня не называют Чапаевым».
Это написано в ноябре 1947 года. Главная работа на московской сцене ждала впереди, осталась позади работа в Ленинграде, между ними лежал период Великой Отечественной войны, когда Бабочкин сыграл в пяти полнометражных фильмах и в короткометражке «Чапаев с нами» — первом советском боевом агитфильме, снимавшемся под Ленинградом в Озерках, когда над головами летали фашистские самолеты. Он много делал, а все же...
Слова «не называют Чапаевым» отдают горечью, подтверждая неоднозначность влияния этой роли на судьбу моего отца. С одной стороны, счастье полной самоотдачи, замечательная роль в уникальном фильме, выпавшая на его долю народная любовь. С другой — бремя этой любви, ведущей к инерции зрительского восприятия, когда актера видят только тем, кем хотят видеть. ‹…›
К тридцати годам, и до «Чапаева», Бабочкин успел кое-что сделать. Ну, конечно, не «в мировом масштабе», а все же... Когда его утвердили на роль, он был одним из самых популярных молодых актеров такого театрального города, как Ленинград, до этого сыграл около двухсот ролей на периферии.
После выхода фильма все, что делал актер, измерялось Чапаевым и примерялось на него же. А Бабочкин не признавал «передразнивания», приблизительности, прикрытой внешней характерностью. Образ должен быть найден внутри себя — этому завету своего учители И. Н. Певцова он следовал всю жизнь. «Внутри себя» — значит в самом себе найти, развить черты характера персонажа, а внешне можно и не меняться. Задача поразить внешней переменой не ставилась, как правило, она была не нужна. И хотя зрительская любовь, зрительское признание неожиданно и парадоксально зажали егo словно клещами, от своих принципов он не отказался. Эти принципы особенно, возможно, видны в сыгранных Борисом Андреевичем в самом конце жизни на телевидении пушкинских монологах. Без грима, в обычном своем костюме, он создает совершенно различные человеческие типы — Пимена, Сальери, Скупого рыцаря, Бориса Годунова, Председателя...
Вот что записал он в дневнике в 50-летнюю годовщину гибели Чапаева: «Очень трогательный вечер. Каждому чапаевцу больше семидесяти лет... Трогательная записка из зала с фотографией: «Не знает ли кто из присутствующих о судьбе нашего деда — чапаевца Пугачева А. В., фотографию которою прилагаем?» На фото — красавец, из тех, которых я знал когда-то, — волжский русский красавец в форме красного командира. Изумительной красоты... Н нашелся человек, который его знал по полку, и ответил: «Он погиб в деревне такой-то в 1918 году. Я знал его».
Я помню последнюю круглую дату «Чапаева», до которой дожил отец. Сорокалетие фильма торжественно отмечалось в кинотеатре «Октябрь», и мы шли туда все вместе, всей семьей. Отцу вдруг стало плохо, заболело сердце, и, конечно, ему надо было остаться дома, вызвать «неотложку». Но, зная отца, никто из нас и не заикнулся об этом.
Я сидела в зрительном зале, умирая от страха: как отец выйдет, сможет ли выйти? Появился он очень бледный, шел медленно, и не один: с одной стороны его поддерживал Леонид Александрович Кмит, с другой — Варвара Сергеевна Мясникова. Это было здорово — Петька и Анка бережно вели своего командира, и никому и в голову те могло прийти, что выход этот, такой эффектный и такой оправданный, срежиссирован только болезнью Бабочкина.
Но с каждым шагом лицо его светлело, а движения становились тверже. Весь огромный переполненный зал встал, бурей аплодисментов встретив последних чапаевцев картины. А три человека, обнявшись, как старые боевые товарищи, подошли к рампе и счастливыми глазами смотрели в зал...
Бабочкина Н. Рядом с героем // Советская Россия. 1984. 4 ноября.