В начале работы над сценарием мы были ближе к роману Фурманова, но чем больше мы вгрызались в материал, чем больше его обобщали, тем дальше отходили от романа. Нам стало ясно, что важно не то, как в действительности Фурманов встретился с Чапаевым, а важна характеристика столкновения этих людей и дальнейшего развития их взаимоотношений.
Первая сцена в литературном сценарии была рассчитана на дальнейшее развитие характера Фурманова. Потом мы пришли к убеждению, что этого делать не нужно.
Поэтому мы изменили и встречу и выкинули сцену сломихинского боя, ибо эти эпизоды нужны были по первоначальному замыслу исключительно для показа Фурманова и раскрытия второй темы — становления комиссара.
Побочные темы, показывающие Чапаева в определенных ситуациях (дисциплина, мародерство в дивизии и прочее), также были обширно разработаны в литературном сценарии. Впоследствии мы от этих сцен отказались, оставив лишь два маленьких эпизода с кражей поросенка и восстания в эскадроне. В этих эпизодах мы показали процесс классовой дифференциации внутри первых партизанских отрядов, приведший в конце концов к единству партизанской массы.
Последнее крупное изменение внесено нами в конец фильма. Вначале мы боялись, что концовка картины может быть мрачной и нам не удастся пафосно показать смерть Чапаева, и поэтому мы думали закончить фильм показом современной Красной Армии. Затем поняли, что раз смерть Чапаева зрителю известна, то показ ее сможет вызвать лишь ненависть, а ненависть всегда пафосна.
Ведь страшно не то, что Чапаев борется со стихией и раненый переплывает бурный Урал, а что человек может переплыть, у него есть силы, что он почти ушел от врага, но классовый враг, пользуясь его беззащитностью, добивает раненого.
Мы отказались от всяких «стихий»: показали спокойную воду, день вместо ночи и суживающееся кольцо белогвардейских пуль, из которых Чапаеву некуда уйти. Фраза Чапаева: «Врешь, не возьмешь», — относится не к волнам, а к классовому противнику.
Васильев С. Стенограмма беседы на кафедре режиссуры ВГИК от 23 апреля. 1937 // Кинорежиссура. Хрестоматия. М.: Госкиноиздат, 1939.
‹…› ...когда мы начали работать над «Чапаевым», мы не ограничили себя рамками одного романа. Мы не пытались его инсценировать. Мы взяли роман лишь как блестящий документ, дающий яркое и взволнованное представление о людях и эпохе. Фурманов — один из первых писателей-коммунистов — сумел в «Чапаеве» партийно подойти к действительности. «Чапаев» партийно тенденциозен. В этом была для нас его основная ценность.
Не ограничиваясь романом Фурманова, мы постарались собрать целый ряд материалов, дополняющих обрисовку людей и эпохи. Фурманова любезно передала нам неопубликованные дневники писателя. Мы рылись в музеях и архивах. Мы прочли почти все книги по гражданской войне — художественную литературу, мемуары, пятитомник Антонова-Овсеенко. Мы беседовали с участниками событий — с чапаевцами, красными партизанами, политработниками. И, наконец, важное значение имело то, что костяк группы, делавшей фильм, непосредственно участвовал в боях гражданской войны.
На основании всего этого обширнейшего материала, когда мы его настолько осознали и переварили, что он стал своим и близким, мы начали писать сценарий.
В кино, как и в любой области искусства, очень важны деталь, намек. Фурманов дал нам много намеков. Мы пользовались ими очень произвольно. Например, Фурманов вскользь упоминает о том, что Чапаев, браня раненого Кутякова, говорил: дурак, не знаешь места командира в бою. Это было достаточно для того, чтобы создать сцену, в которой Чапаев, оперируя картошкой, трубкой и папиросами, дает урок тактики своему соратнику.
Какая-то на первый взгляд неуловимая деталь делает в кино действенными и яркими образ, обстановку, действие. Эта деталь не находится сама собой, а является концентрацией того, что продумано и прочувствовано. Это может быть папироса в зубах офицера во время «психической» атаки или разговор комиссара с Чапаевым о его костюме. Фурманов опять очень вскользь упоминает о том, что Чапаев подтягивал своих бойцов и ругал их за неопрятность. Живая черточка живого человека. Мы развернули на протяжении двух эпизодов картину этого «подтягивания».
Васильев Г., Васильев С. «Чапаев» Фурманова и «Чапаев» на экране // Москва. 1980. № 11.