Шпаликовские герои повзрослели вместе со своим автором. Сам Гена, молодая звезда последних хрущевских лет, входил в новую полосу жизни. Он в эту пору мог бы повторить пушкинскую строчку из «Онегина»: «Ужель мне скоро тридцать лет?» Пора было прощаться с юностью. И дело тут, кажется, не только лично в нем и в его возра¬сте. «Оттепельное» хрущевское время действительно заканчивалось. Художник Шпаликов, что называется, нутром почувствовал надвигающуюся перемену. Приближался брежневский застой. Его героями должны были стать уже не юноши и девушки, у которых вся жизнь впереди, а повзрослевшие люди того же поколения: для них — и для страны вообще — наступала эпоха разочарований и рефлексии, разговоров на кухнях и ухода в себя, всевозможных ограничений и оттого — нереализованности. Усталости, в конце концов. Вот почему новый герой Шпаликова выглядит старше своих лет — подобно лермонтовскому Печорину, о котором в романе сказано: «С первого взгляда на лицо его я бы не дал ему более двадцати трех лет, хотя после я готов был дать ему тридцать». Ассоциация с Печориным возникла не случайно: шпаликовский персонаж — тоже герой своего времени, времени «послеоттепельного», более того — хронологически один из первых его героев. И, может быть, тоже не случайно в тот момент, когда автобус тряхнуло на повороте и Лена невольно прижалась к Виктору (так зовут нового пассажира), он, опять полушутя (полушутя — это вообще любимая шпаликовская интонация, позволяющая прикрыть серьезное и избежать пафоса), произносит именно лермонтовские строчки: «Ночевала тучка золотая на груди утеса-великана...»
Что касается возраста Виктора, то выбор на эту роль актера ленинградского Большого драматического театра Кирилла Лаврова поневоле делал героя еще чуть постарше. Не потому, что самому Лаврову в период съемок «Долгой счастливой жизни» было уже сорок. Возрастное несоответствие героя и актера легко разрешается за счет грима и прочих профессиональных хитростей. Но Лавров играл в кино обычно положительных, «правильных» персонажей. Они и определили собою его актерский «имидж». Например, к началу съемок шпаликовского фильма он только что снялся в роли политрука Синцова в экранизации романа Симонова «Живые и мертвые», а спустя несколько лет начнется его лениниана: изображать и на театральной сцене, и на киноэкране советского вождя ему доведется не раз. Естественно, что такую роль могли доверить лишь «проверенному товарищу». Лавров и был таковым, хорошо вписавшимся в советский официоз, да и после распада СССР остававшимся на виду: общественный деятель, депутат Верховного Совета СССР, после смерти Георгия Товстоногова и до самой своей кончины в 2007 году — худрук БДТ. Фигура крупная и влиятельная.
Так вот, эта, уже тогда привычная, «правильность» актера, как нам кажется, не слишком вяжется с сутью образа, созданного в «Долгой счастливой жизни». Герой фильма Шпаликова — фигура, как сейчас говорят, амбивалентная. Лавровская положительность порой мешает эту амбивалентность прочувствовать. Никак не получается избавиться от ощущения, что видишь и слышишь некоего секретаря партбюро. Шпаликовский выбор именно Лаврова на главную роль мог быть вызван тем, что актер был известен и это способствовало бы известности и картины. Гена словно чувствовал, что интеллектуальная природа фильма широкой популярности не предполагает.
Впрочем, сотрудничество Шпаликова и Лаврова обошлось «без швов», отношения сложились хорошие. После ухода Шпаликова из жизни Кирилл Юрьевич всегда тепло о нем вспоминал. И все же Инна смотрится в фильме органичнее: красота, непосредственность и жизненный опыт в ее героине слиты воедино.
Кулагин А. Ленинградский год Геннадия Шпаликова // Звезда. 2017. № 4.