В. Я. Венгеров:
— Сценарий мне понравился сразу после первого прочтения. Я сейчас не припомню, что в нем было сомнительно, что требовало доработки. Привлекали прежде всего веселая фантазия автора, любовь к людям и знание людей, о которых он пишет: точный, современный диалог молодежи — без литературщины и стилизации; комедийность и верное сочетание легкого с серьезным. Привлекало одно из необходимейших свойств кинодраматургии — законченность формы, законченное выражение мысли.
В ответ на мою увлеченность сценарием мне могут возразить — не возникла ли она только на основе формальных достоинств? Нет. Я проверял себя.
Я уже отметил любовь автора к людям, к предмету, который он описывает, знание и наблюдательность современной жизни. Это прямо относится к содержанию. Не берусь сформулировать идею сценария и будущего фильма — это не всегда удается, когда встречаешься с поэзией, оригинальной и остроумной драматургией. Но разве талантливая повесть о любви, о любовном столкновении характера поэтического, искреннего с характером обычным, скованным не стоит того, чтобы сделать по ней фильм? «Любовь — не шутка», не приключение — это мысль не нова сама по себе. Но в новом аспекте, свежем и увлекательном решении она становится нужной.
Так для меня соединяются достоинства кинематографической формы с содержанием, которое она выражает.
Интересным мне кажется еще и то, что при всей условно-поэтической форме, особенности и даже эксцентричности характера главной героини обстановка, среда сценария очень типичны, и любовные отношения по сути своей не исключительны; сценарий отвечает не на частности, а на общий и волнующий вопрос.
Короче говоря, я за то, чтобы наш Худсовет одобрил режиссерский вариант сценария и предоставил бы Геннадию Шпаликову возможность доказывать свое право на постановку фильма.
Ф. М. Эрмлер:
— Я сейчас являюсь той собакой, на которой можно делать пробу. Я ничего не знал. Я думаю, какое счастье, когда ты можешь с чистой совестью сказать своему товарищу «добро», и как тяжело, когда совесть коммуниста, художника требует иного и ты причиняешь боль своему товарищу.
Я действительно очень волнуюсь, потому что я понимаю, что я должен объяснить свои позиции точно. Впервые в жизни я даже попробовал писать, для того чтобы быть более кратким.
Я растерян. Не скрываю, растерян и не потому, что сценарий особенно сложный. В жизни доводилось встречаться с более сложными и трудными. Растерян потому, что сценарий писал несомненно талантливый человек, человек добрый, смотрящий на жизнь легко. Несомненно и то, что автор смотрит на жизнь по-особенному. Об этом говорят талантливо разбросанные по сценарию подробности. Я не только увидел, я готов утверждать, что почувствовал на ладонях своих снежную пыль, падавшую с дерева. Мне кажется, что до меня доходили запахи кулис. Я был в автобусе, я видел ночное шоссе и многое-многое другое.
Но я мучительно искал мысль, я искренне желал найти ее и не нашел. Потому я и растерян. Автор несомненно талантливый человек, а мысли я не нашел. Согласуется талант с безмыслью? Не могу ответить на этот вопрос. Но, вероятно, да. Не в ту сторону направлен талант автора.
Могут сказать: «Беда ваша, что вы не нашли мысли». Не будем играть в поддавки. Я — матерый кинематографист, на своем кинематографическом пути я столько видел, столько прочитал сценариев, что ими можно бы студию отапливать месяц. О чем речь в данном сценарии, что останется людям после просмотра, чем мы им поможем?
И еще. Здравомыслящий человек скажет: коль скоро автор поставил Виктора в такие неожиданные условия, тот правильно сделал, что бежал. Всякий поступил бы так. А ведь Виктор — не Подколесин.
Лена, ее дочь и чемодан Лены несли Виктору горе, слава богу, что автор не заставил нас сопереживать с Виктором его горе!
Кто такая Лена, я так и не понял, хотя мучительно старался найти ответ на этот вопрос в поведении Лены, в ее словах, в поступках.
Возможно, она наивна, добра и решительна одновременно.
Но, право, поведение ее — бросить работу, родных, не зная имени человека, явиться к нему с ребенком, чтобы с ним уехать, — вызывает подозрение — не больна ли она? Недуг шизофрении ходит рядом! Поэтому все те талантливые подробности, рассыпанные в сценарии, не служат доброй идее и становятся годными только для этюда.
Сценарий настолько легковесен, что передо мной встает неумолимый вопрос: неужто мы вправе заниматься и таким баловством? Можно ли всходить на высокую трибуну с откровениями, рассказанными в этом сценарии? Государство щедро предоставляет в наше распоряжение миллионы, ожидая от нас добрых дел. Всегда ли мы это понимаем?
Впервые за время существования нашего объединения я позволю себе решительно требовать отвергнуть сценарий.
Понимаю ли я, как больно автору слушать столь резкую рекомендацию? Поверьте, понимаю. Но я понимаю и другое: если случилась бы беда и сценарий приняли бы и поставили по нему картину, этот разговор повторился бы. Только с большей остротой.
Отвечая за каждое свое слово, за каждую букву, я еще раз настоятельно советую производство картины приостановить. От этой картины ничего не останется ни в сердце, ни в уме зрителя. Если меня убедят в обратном, я буду просить прощения на коленях у Шпаликова. А сейчас меня тревожит очень опасное положение, когда молодой человек начинает себя разбрасывать по крупицам. Я категорически против этого сценария!
А. М. Володин:
— Проблема, главная мысль художественного произведения — очень важная вещь. Но каждый работает по-своему, мне кажется, что Шпаликов, начиная писать сценарий, не думал о проблеме.
Я думаю, что имеет право на существование картина о том, что чувствует человек, когда он полюбил. В это время происходит бог знает что. В этом процессе принимают участие и ум, и нервы, и окружающая природа, и близкие люди, и воспоминания. Главным в такой картине будет не воспитание сознания, а воспитание чувств. В ней имеет значение многое: как идет снег, как танцуют в антрактах «Вишневого сада», как пьют пиво у ларька, как плывет но реке баржа. Такая картина должна пробуждать ощущение яркости, новизны всех представлений о жизни, которое свойственно любящему человеку.
Что такое хорошо и что такое плохо — это теперь понимают почти все. Любой кинозритель может сделать сообщение по данному вопросу. А вот как чувствовать красоту мира, как ошеломиться обаянием женщины с продуктовой сумкой, прелестью городской природы, музыки — это умеют немногие.
Героиня этого фильма, собственно говоря, во всем неправильна. Поверила в добродушного пожарника, а он женился на другой. Второй раз поверила, другому человеку, третий раз поверила — и опять напрасно. Глупо хотела отдать себя в первый раз, глупо во второй и глупо в третий. Она так жаждет любви, что, вопреки всему, остается наивной и легковерной. Она так мало требует и так много хотела бы подарить. Ей трудно понять, что это может оказаться никому не нужным!
Какая же отсюда вытекает идея? «Будьте дальновидны, не полюбите недостойного человека»? Но ведь именно своей самоотверженной недальновидностью эта женщина и восхищает нас! Или — другая идея, адресованная тем, кто, как герой фильма, может пройти мимо своего счастья? Но уверены ли мы, что это для него счастье? Трудно сказать. Может быть, женщина, влюбившаяся в него, так наивна, что долго с нею жить будет трудно или скучно. (Умные женщины тоже научились себя отдавать. За годы Советской власти наши интеллигентные женщины стали благородными, как декабристки.) Однако современный кинофильм может обойтись и без расхожей проблемы, которая была ясна зрителям до начала киносеанса.
Г. Ф. Шпаликов:
— Все, что говорил Володин, совершенно справедливо, и Фридрих Маркович меня не обидел, потому что я понимаю, что он говорил совершенно искренне. И при моем огромном уважении к этому человеку для меня было очень важно его выступление.
Я хочу, чтобы эта картина — все то, что в ней выстраивается, — была бы воспитанием чувств, воспитанием того, от чего мы отвыкли. Такие вещи будут проступать, несомненно, в нашем искусстве, потому что это современный ход русского и советского искусства, потому что, каким бы способом это ни делалось, все равно всегда в русском искусстве будет преобладать ощущение доброты и ощущение справедливости. Это является целью моей работы.
В чем «дух Ленфильма»? Из стенограмм Художественного совета студии / Из обсуждения режиссерского сценария Г. Шпаликова «Долгая счастливая жизнь» 27 мая 1965 г. // Искусство кино. 1968. № 4.