В сущности «Окраина» ‹…› очень проста. В ней нет никаких особых киноэффектов, нет никакого особенного художественно-оригинального монтажа. Но картина легко и естественно вырастает из крепкой уверенной работы зрелого мастера.
Строгие профессора от эстетики найдут и ошибки. Фильма не крепко скомпанована. Она не точно рассчитана-Барнет снимает без строго определенного плана (как это часто делает Чаплин). Он, казалось бы, неоправданно задерживается на эпизодах. Эта озадачивающая барнетовская беззаботность опрокидывает все эстетические устои и традиции чувств!
«Окраина» - это фильма из эпохи войны. Начало - в одном маленьком русском городке. Потом — окопы. Можно полагать, что русский режиссер по меньшей мере так же трагически берет войну, так же неумолимо ее изображает, как это было сделано‹…› у Пабста в его «Западном фронте». Но Барнет делает это хоть и с более скромными техническими средствами, но зато психологически гораздо глубже. И все-таки смеешься. Сердце в груди переворачивается, а смеяться приходится. Волосы на голове становятся дыбом, а все-таки смеешься. Самые страшные, исполненные горечи сцены одновременно бешено смешны. И столько в этом сердечности, столько нежности и вместе с тем столько жестокости.
Нет, Барнет — не исполненный горечи сатирик. В нем вовсе нет иронии. И то, что серьезно, то серьезно и показано. Только серьезное не отсеяно и не отделено от смешного, неизбежно ему, серьезному, сопутствующего.
Картина начинается рабочей демонстрацией. Налетают конные казаки. Люди-падающие, под ударами сабель, люди — под конскими копытами. И одновременно смонтированный с ужасающими сценами эпизод. Девушка со своей собачкой на бульварной скамейке. Какой-то парень пытается с ней флиртовать. В эта время мчится через бульвар толпа. За ней — казаки. Девушка и собачка бегут. Окровавленные рабочие падают под лошадей. Перепуганная собачка попадает в свалку. Парень спасает собачку от казаков, и, в то время, когда на улице лежат люди, он с триумфом приносит собачку девушке и завоевывает успех.
Это вовсе не имеет глубокого смысла. Это просто так случилось и кажется необходимым и убедительным. Барнет не уважает традиции чувства и изящных манер восприятия настолько, что иногда дух захватывает.
Молодой худощавый немецкий военнопленный работает у старого честного сапожника. Пьяные, грубые черносотенцы нападают на беззащитного. С садической экспрессией разработана страшная сцена. Пять мужчин лежат на бедном парне и бьют его. Девушка, любящая этого немца, рыдая, бросается со своими худенькими кулачками на эту (бушующую кучу мужчин. Тут появляется сапожник. Богатырь, он швыряет хулиганов одного за другим об стену и в пылу сражения под конец и молодую девушку, так что что она шлепается на пол. Темп и стиль американского гротеска. Содержание — политическая трагедия. Хочется смеяться. Только среди всего этого видно в кровь разбитое лицо потерявшего сознание избитого до полусмерти парня. И хоть поза девушки смешна, но ее плачущие глаза полны захватывающей боли.
Окопы. Воют, взрываются гранаты (хороший звуковой кусок). Окопы засыпаются землей. Все землей. Мало-помалу выползают выжившие. Среди них и наш герой. Но тут же сразу он падает назад зарытыми глазами, как мертвый. Его брат, мальчик восемнадцати лет, рыдая, наклоняется над ним: «Коля! Коля!»-кричит он в отчаянии и целует и трясет его. Напрасно! Вдруг мертвый садится хохочет — во все горло. Это он просто играл, чтобы напугать мальчика. Это была шутка! И черные от земли, — окровавленные, лохматые солдатские лица вдруг смеются. Они высмеивают мальчика, который дошел до истерики и, как помешанный, в паническом страхе, смотрит то на одну, то на другую смеющуюся рожу. Не поддающейся определению гениальной простотой веет на вас от этой сцены.
Есть и другая сцена: тот же юноша, как школьник, симулирует зубную боль, чтобы не идти с батальоном в атаку. Офицер хватает его ‹…› и тащит через вулкан неприятельского заградительного огня. Земля трескается, а у офицера лишь одна забота: должна быть дисциплина. Комично хнычущего мальчика тащат и толкают тумаками до самых неприятельских окопов, где он находит «смерть героя». Кругом ад, и вдруг эта дикая фарсовая сцена. Она действует, так убедительно, как будто такой случай действительно мог иметь место. А сцена в лагере военнопленных! А сцены в этом маленьком городке! Избыток мускулистого, пенящегося через край таланта.
В чем заключается секрет этого барнетовского юмора, этой барнетовской серьезности? В том, что они -вообще перестают быть двумя категориями, двумя различными жизнеощущениями! В свое время Шекспир с успехом (перемешивал серьезность и юмор вместе. Но они всегда оставались двумя различными вещами. У некоторых писателей, светится «смех сквозь слезы».
Здесь же вообще не существует двух различных углов зрения. Одна и та же сцена одновременно и трагична и комична. Она не стилизована в той или иной тональности, как это обычно делалось до сих пор. Эти сцены имеют внетональный характер. Здесь преодолен тот дуализм, с которым люди должны были воспринимать жизнь то с трагической, то с комической стороны и из которого родились два различных угла зрения, два различных вида искусства.
Балаш Б. Новое жизнеощущение // Советское кино. 1933. № 3.