Мне было десять, когда я впервые увидел «Подвиг разведчика». Потом наши встречи повторялись, и сейчас, протопав в обратном направлении четыре десятка лет, я никак не могу угадать, сколько же их было на самом деле: десять, пятнадцать? Знаю лишь наверняка — фильм этот навсегда остался среди главных примет детства.
Помню его наизусть. Стоит прикрыть глаза, вижу с первого до последнего кадра. Могу безошибочно пересказать. И у меня нет никакого желания подвергать сомнению свои давние впечатления, а уж тем более разбирать «Подвиг разведчика», пытаясь определить его место в границах героико-приключенческого жанра, одним из первооткрывателей которого он стал когда-то.
В кинотеатрах нашего детства крутили замечательные фильмы.
Да, да, хорошие и очень хорошие — других оценок не было, просто не могло быть.
«У вас продается славянский шкаф?» И чувствую, что мои губы шевелятся, что я отвечаю: «Шкаф уже продан. Могу предложить никелированную кровать». «С тумбочкой?» «С тумбочкой». Я повторяю эти нехитрые слова, пришедшие к нам тогда с экрана и странным образом оставшиеся в памяти целого поколения. Ставшие паролем нашей мальчишеской жизни, окрашенной в скупые черно-белые тона послевоенного кинематографа, соучастниками и действующими лицами которого были мы сами.
Нулевка, бокс, полубокс... Мы прошли по ступеням детства лопоухими, с выстриженными затылками, с жидкими челочками, прикрывавшими наши мудрые лбы.
Бог мой, какими веселыми и некрасивыми были мы в ту давнюю послевоенную пору!
Улицы и площади моих воспоминаний тесно застроены. Мне иногда кажется, что в этих, так хорошо и подробно обжитых памятью пространствах кинотеатры были едва ли не самыми приметными ориентирами. У их подъездов сходились и расходились наши пути, сюда непреодолимо влекло нас в пору невыученных уроков и контрольных. Здесь, скрываясь от контролеров, просиживали мы по три сеанса кряду, попрятав за занавески потрепанные портфели, тупо уставившись на экран, шепча заученные назубок реплики героев. Только здесь, в темных душных залах «Москвы», «Центрального», «Экрана жизни», «Художественного» или «Смены», забывали мы обо всем на свете, и никакие наказания и двойки, никакие санкции учителей и праведный гнев родителей не могли устрашить нас.
Сколько раз потом приходил я к ним, возвращался памятью... Пытался представить себе, какими же они были в те давние времена, мысленно восстанавливал черты их молодости. Но все получалось не так, выходило сумбурным, обрывочным.
И вот я стою на небольшом пустыре, где, кажется, еще вчера возвышалось двухэтажное здание кинотеатра «Экран жизни». Прощай, место нашей первой любви! Мне почему-то не верится, что бульдозеры и краны придут сюда, чтобы воздвигнуть мемориальный комплекс в честь фильма «Подвиг разведчика», покорившего здесь тысячи мальчишеских сердец...
Вижу и улыбаюсь: мы идем в «Экран жизни» всей семьей — папа, мама, мой брат и я. Идем на вечерний сеанс. Не на последний, нет — на последний детей до шестнадцати не допускали. Где-то часов на семь. На «Подвиг разведчика».
Билеты, конечно же, куплены заранее. И, подходя к кинотеатру минут за сорок — пятьдесят, мы с улыбкой превосходства разглядываем толкающихся в длиннющей очереди людей, юрких спекулянтов, — барыг, как их тогда называли, — шныряющих у входа. Со многими из них я здороваюсь, что шокирует маму.
— Как ты можешь общаться с такими типами? Откуда ты их знаешь? — возмущается она.
Но разве же могу я признаться, рассказать родителям, что с этими великовозрастными обалдуями, в их веселом обществе провожу я порой утренние, отведенные для школьных занятий часы, что вместе с ними гогочу и улюлюкаю в темных залах, вместе негодую и восхищаюсь? Разве могу я признаться, что «Подвиг разведчика», на который столь торжественно мы направляемся, виден мною не однажды, что я в восторге от нашего бесстрашного капитана Федотова, что я, как и он, считаю немецкого контрразведчика Штюбинга болваном, что мне отлично известен пароль — я могу повторить его хоть ночью: «У вас продается славянский шкаф?..»
Мы идем в кинотеатр на вечерний сеанс, предвкушая буфет с лимонадом и пирожными. Предвкушая неспешную прогулку по фойе. Получасовой концерт перед началом сеанса.
Теперь мне кажется, что это уже было кино. Что фильмы тогда начинались раньше, задолго до того, как зал погружался в темноту и зажигался экран. Что развешанные по стенам фойе портреты любимых артистов — сейчас я почти уверен, что под черно-белыми, старательно отретушированными фотографиями не было подписей, они были просто не нужны, — что и эти портреты становились
как бы частью будущего фильма, прологом к знакомству с ним.
Еще не увидев ни одного кадра «Подвига разведчика», все мы уже отдавали свои симпатии, свои сердца герою Павла Кадочникова — такой человек просто не мог обмануть наши ожидания, не имел права.
В тесных залах кинотеатров, всегда переполненных, набитых битком, не было равнодушных зрителей. Глядя на экран, следя за сложной, полной опасностей работой нашего замечательного разведчика Федотова в тылу врага, мы вместе обмирали сердцем, вместе цепенели от ужаса и вместе смеялись. Ощущение было поразительным, и, ей-богу, трудно сформулировать его, объяснить, как и почему.
Потом, много позже, когда я узнал, что одним из авторов сценария «Подвиг разведчика» был близкий знакомый моиx родителей писатель Константин Исаев, я никак не хотел верить, что все вообще можно было написать, придумать заранее — и удивительную легенду разведчика, якобы представляющего некую фирму по закупке русской щетины, то, как он здорово грассирует, как меняет свой облик, встречаясь с глупым Вилли Поммером, которого играл смешной Сергей Мартинсон, или с нашим подпольщиком, агрономом Лещуком, так правдиво и мудро изображенным Амвросием Бучмой: как он пьет в окружении врагов «за нашу Победу», как ловко подделывает ключи от сейфа, как выкрадывает прямо из штаба немецкого генерала Кюна. Да мало ли чего там еще было!
Потом, еще позже, когда я познакомился с Борисом Васильевичем Барнетом, я и на него смотрел не как на режиссера великой «Окраины», даже не как на постановщика «Подвига разведчика» — я видел генерала Кюна, которого он играл. Только его.
Я никак не мог, да и не хотел разрушать сомнениями одну из самых дорогих киносказок моего детства.
И вот недавно я обнаружил «Подвиг разведчика» в одном из московских кинотеатров. Трепеща от волнения, я ехал через весь город с сыном, чтобы и он тоже мог приобщиться, увидеть, обрадоваться. Почувствовать, как это было на самом деле в нашем детстве, прикоснуться к нему.
«Подвиг разведчика» разочаровал сына. За его спиной были уже и «Баллада о солдате», и «Белое солнце пустыни», «Не горюй!» и «Пацаны». Были Чухрай, Михалков, Феллини и Жан-Поль Бельмондо...
Наши годы никак не могли, да и не хотели совпадать. Увы, это я вам говорю «как разведчик разведчику»...
За окном голые заснеженные деревья, оживленная, запруженная людьми улица. На дворе другое время жизни. И мне почему-то боязно распахнуть створки, крикнуть этим прохожим, спросить у них, как бывало когда-то: «У вас продается славянский шкаф?»
Я представляю недоумение, испуг, раздражение на лицах. Представляю, как, вскинув на меня глаза, какой-нибудь молодой человек красноречиво покрутит у своего виска пальцем. А может, все-таки промелькнет улыбка, зажгутся давними воспоминаниями чьи-то глаза, остановится и вздрогнет кто-нибудь из моих сверстников, застигнутый врасплох зовом безвозвратно ушедшего детства.
«Шкаф уже продан»...
Марьямов А. «Шкаф уже продан...» // Советский экран. 1987. № 9.