В истории искусства есть одна очень важная черта: наследование старшинства переходит не от отца к старшему сыну, а от дяди к племяннику.
Раскрываю скобки своей прозаической метафоры-аналогии.
Лирика средневековья не является прямой наследницей классической традиции, а происходит от младшей линии — народной песни, существовавшей и во время расцвета классической поэзии в виде параллельного «младшего» искусства.
Это доказывается канонизацией новых форм, старому искусству в его верхних слоях неизвестных, — рифмы. Развитие романа — это канонизация ниже «литературы» живущей традиции новеллы и анекдота.
Дело происходит так.
Изжив старые формы, «высокое» искусство попадает в тупик. Ослабевает напряженность художественной атмосферы, — и вот начинается просачивание в нее элементов неканонизированного искусства, обыкновенно к этому времени успевшего выработать новые художественные приемы.
Проводя не параллель, а только аналогию, можно указать, что это явление похоже на смену племен или классов, обладающих культурной гегемонией. Современное культурное человечество не прямой потомок шумеро-аккадцев.
Вот почему так опасно всяческое опекание «старшим» слоем искусства «младшего». Здесь могут погибнуть прекрасные возможности. Прототип турбины был выше высокоразвитого паровика, и приделывать к ней мотыль было бы глубоко вредным, тормозящим прогресс делом.
Вот почему так больно смотреть на то, что делают с кинематографом, стараясь его перерифмовать во что-то «театральное» и «литературное».
Старый театр, уже иссохший, старая литература, уже пересыхающая, взялись «улучшать» кинематограф. Не желая обидеть товарищей киноведов, я все же должен сказать, что это прежде всего напоминает эпоху Николая I, когда всем солдатам шили сапоги по одной мерке.
Очевидно, подход наших киноведов основан на той предпосылке, что произведение состоит из формы и содержания и данное содержание можно оформить различными способами. А поэтому можно любой литературный сюжет обработать в кинофильму. А так как хронологически в «большом искусстве вчерашнего дня» представителем сюжетной литературы был психологический и бытовой роман, то он и является прототипом литературной киноленты. Изготовляются инсценировки старых романов. и пишутся новые романы по их образцу.
Между тем, предоставленный самому себе или в руках людей, желающих осознать формы, вытекающие из его технических (а следовательно и художественных) возможностей, кинематограф не только мог бы развиться сам, но мог бы стать заместителем нынешнего пересыхающего театра и в то же время обновил бы искусство вновь созданными формами.
Эти формы уже намечались. С одной стороны, начала создаваться новая комедия масок (Макс Линдер, Глупышкин), постоянные типы, переходящие без перегримировки из одной ленты в другую. С другой стороны, кинематограф, в частности в американских лентах, явно тяготел к формам, напоминающим структуру авантюрного романа (похищение, погоня, запаздывающая помощь и тому подобное). Можно надеяться, что в Америке, благодаря механичности художественного производства, формы кинематографии продолжают создаваться хотя бы в сыром виде, как материал, подлежащий еще осознанию.
Русская кинематография, не имеющая возможности в десятках тысяч лент нащупать формы экранного искусства, должна особенно стремиться к тому, чтобы осознать уже намечающуюся кристаллизацию кинематографических форм, а не загонять тысячи метров пленки на производство психологических анализов и стихотворений в прозе, явно противоречащих и чуждых складу кинематографа.
Бороться с уличным кинематографом можно, только овладев его формами, а не противопоставлением ему безжизненных форм старого искусства, еще более обессиленных перемещением в чуждую им сферу.

Шкловский В. О кинематографе // Искусство коммуны. 1919. 23 февраля.
Цит. по: Виктор Шкловский. За 60 лет. Работы о кино. М.: Искусство, 1985.