Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
Ленин торопился по делу, Шадрин искал кипяток
Из воспоминаний Бориса Тенина

Первоначально в «Человеке с ружьем» киностудия «Ленфильм» планировала меня на роль рабочего Чибисова. И это понятно. Ведь до этого я играл заводских людей, а мышление многих деятелей кино консервативно. Да и внешне я больше подходил для образа Чибисова. А Шадрин, хотя он и в солдатской шинели, — крестьянин и обликом, и повадками, и психологией.
Эта роль была написана Погодиным настолько убедительно и я увидел для себя в этом материале столько творческих возможностей, что от Чибисова я постарался уклониться. Признавшись Юткевичу в своей заинтересованности именно Шадриным, предложил ему попробовать меня на эту роль.
Юткевич отнесся к моей идее с интересом и доверием, а вот многие в съемочной группе и, что существеннее, в руководстве «Ленфильма» заколебались. Далеко не сразу я был допущен к этой работе.
Во весь, как говорится, рост встала проблема достоверности солдата-крестьянина. В кинематографе всегда принято было начинать с поисков внешнего облика каждого персонажа, даже если это и не обязательно. Но в данном случае это было просто необходимо!
Юткевич и Тенин, полагали многие, смогут выразить идею образа, логику существования простого человека, на чувства и мысли которого сильнейший отпечаток наложила встреча с Лениным. Ну а как зритель примет Шадрина—Тенина? Поверит ли актеру, до этого игравшему на экране совсем другие роли? Действительно, и Вихрастый, и английский матрос Фрэд, и жулик Горох, и купчик Вожеватов, и архитектор Тарасов, и секретарь парткома Василий — все эти образы настраивали деятелей кинематографии на скептический лад... Об этом достаточно громко говорилось в кулуарах.
И все же Юткевич приступил к моим пробам на роль Шадрина. Материал, предложенный Погодиным, настолько мне нравился, настолько казался моим, что у меня было ощущение полного права на эти пробы.
Правда, события фильма «Человек с ружьем» происходили, когда мне было всего двенадцать лет, но людей, подобных Шадрину, хотя и вне этих событий, я видел. Ведь я рос и учился в Туле, где было множество фабрик и заводов. На улицах, в кино, в цирке, на базарах, ярмарках с балаганами и каруселями я видел не только горожан, но и крестьян из ближних деревень. ‹…›

Я видел, чувствовал Шадрина, понимал его, знал. В себе я был уверен, но как уверить других? Работая в театре и на эстраде, я сыграл массу самых разных ролей, но еще не было у меня ни одной похожей на эту. И если Юткевич, обладающий редким даже для кинорежиссеров даром воображения, очень скоро увидел меня в этой роли, то убедить в моем праве на нее начальство оказалось куда сложнее. Несколько раз пробы грима и костюма мы посылали в Москву, в Комитет по делам кинематографии. Для фотографий я горбился, заклеивался волосами, одевался в самые изорванные и мешковатые шинели, в изношенную обувь, бинтовал ноги ветхими и грязными обмотками. Речью, походкой, жестом я пытался уйти подальше от своего тогда всем знакомого экранного облика.
И только когда после долгих дебатов проба внешности Шадрина наконец была утверждена, я смог приступить к настоящей работе над образом.
Попутно с поисками внешнего облика Шадрина мы с Юткевичем занимались более важным — внутренним его наполнением. Работы тут было много. С того момента, когда Шадрин во фронтовой землянке участвует в составлении солдатского письма к Ленину, и до финального кадра, когда он уезжает на фронт воевать с белыми, мой герой проходит длинный и сложный путь формирования нового человека, становится сознательным солдатом революции. Политическое прозрение моего героя, круто изменившее его жизнь, — основная тема образа Шадрина.
Проходясь по сценарию, Юткевич в беседах со мной (я часто для этих бесед гримировался и переодевался в шинель) старался вызвать во мне хотя бы пока эскизные намеки мышления Шадрина. А оно должно меняться от сцены к сцене. Мы искали психологический портрет Шадрина в движении, в развитии. Открытия, которые он для себя делает на своем пути, маленькие и большие, и самое крупное — открытие для себя Ленина, осмысляются шадринской мужицкой мыслью, все более активной, углубленной, раздвигающей его кругозор. Революционное мышление по-новому тонизирует все существо недавнего мелкого собственника и обывателя.
Особое значение Юткевич, конечно, придавал отношению Шадрина к Владимиру Ильичу Ленину. Бесед на эту тему в процессе работы было не так много. Юткевич предпочитал им эскизные поиски, наметки поведения моего героя. К ним он подходил с повышенным вниманием и скрупулезностью. Я сам немногословен в работе и тоже предпочитаю такой подход к созданию роли. С помощью отдельных этюдов я искал глаза Шадрина. Мне необходимо было найти его взгляд в каждом эпизоде. А взгляд этот был в прямой связи с тем, как Шадрин в тот или иной момент смотрит на окружающий его мир. В кино, как и в театре, я учился искать глаза своего героя, его взгляд. Истину этого взгляда. Я выработал формулу: состояние плюс мысль, плюс взгляд. Если почему-либо мне не удавалось найти глаза, все остальное казалось неверным. ‹…›
‹…› Внутренне заряженный Юткевичем, я продолжал искать для Шадрина и пластическую сторону образа и характерную. Так, с блеском выписанный Погодиным образ Шадрина я наполнял всем виденным, вспомнившимся, прочитанным. В тот период ничто из окружающей меня жизни, могущее питать творческую фантазию, не проходило незамеченным: походки, повороты головы и жесты, взгляды, интонации и отдельные словечки. В ход пошли книги с описанием империалистической войны. Книга Тардова «Окопы» — откровенный рассказ человека, испытавшего на себе все темные стороны окопной жизни, — дополняла в моем воображении биографию Шадрина.
Но надо было принять во внимание и то, что Шадрин — человек физического труда. Это не столяр, не молотобоец, не грузчик, а крестьянин, сочетающий в себе и молотобойца, и грузчика, и пахаря. А главное, он крестьянин-собственник, хозяин своего огорода, овина, хаты, сарая... Известно, что специфика труда от долгого существования человека в рамках этого труда накладывает свой отпечаток на то, как человек стоит, ходит, садится, поворачивается, что-то берет, кладет и прочее. Казалось бы, Шадрин — солдат, проведший в окопах четыре мучительных года, кроме винтовки, в руках ничего не держал. Но для идеи образа необходимо было показать Шадрина не только солдатом, но и крестьянином, крестьянином во всей его жизни, предшествовавшей войне. В деревне изо дня в день он копался в земле, гнул спину над плугом, занимался починкой хаты и пр. Основными орудиями его труда были плуг, коса, лопата, грабли, лом, топор... Какие же руки должны быть у Шадрина? Надо было найти «верные» руки Шадрина! Натруженные руки я видел и в жизни и на картинах художников. Это осело где-то в глубинах памяти. А теперь мне помог конкретный случай, объединивший все впечатления, доселе известные мне. В Ленинграде в котельной какого-то большого дома я увидел руки истопника. Он только что бросил в топку уголь и сидел на табурете, полусогнувшись и крест-накрест сложив на коленях загрубевшие, перемазанные руки ладонями вверх. Пальцы его, привыкшие держать только грубые, крупные, тяжелые предметы, разучились сгибаться... Они утратили эластичность. Именно такие руки и могли быть у Шадрина.
Но оставалось еще немалое: надо, чтобы эти руки стали моими. И ноги — моими. И шея — моей. Дома, когда я шагал по комнате, я пытался решать этюды в характере образа, органически связывать шадринскую крестьянскую мысль и нерасторопность речи, физическую неуклюжесть и грузность.
Что касается лексики Шадрина, то я не стремился изобразить его родом из какой-то определенной губернии — Смоленской, Владимирской или Архангельской. Ведь это не просто бытовой персонаж, а человек с ружьем, хотя и из крестьян. И речь его я воспроизводил как нечто средне российско-крестьянское.
Один случай помог мне проверить достоверность моего Шадрина.
Известно немало курьезных случаев с загримированными актерами. Бывали они и у меня. Столовая, где я обычно обедал, находилась на улице близ «Ленфильма». Так как грим у меня был сложный, я в перерыве не снимал его, прямо в гриме и уходил в столовую. Однажды я забыл служебный пропуск в костюмерной и, заклеенный бородищей, да еще в шинели и обмотках, по возвращении на студию был остановлен в проходной. Произошел инцидент с вахтером.
— Ну куда ты лезешь? Тут киностудия. Не шуми. Кто, это ты-то артист? Давай отсюдова, давай, браток, пока в милицию не сдал. Он еще и хвативши!.. Видели артиста? Иди домой по-хорошему, где живешь-то? В «Астории»? Ну, знаешь, ты у меня из «Астории» попадешь в историю!..
Выручил подошедший ассистент.
Эпизод похож на эстрадный номер, а на самом деле он вполне жизненный. Вахтеры народ простой, и они обязаны строжайше следить за посетителями киностудии. И хотя я поначалу рассердился на туповатого вахтера, потом был даже благодарен ему. Он помог мне поверить в достоверность Шадрина.
Самая ответственная в фильме сцена — встреча Шадрина с Владимиром Ильичем Лениным в Смольном. Эту сцену создавали четверо: С. Юткевич, оператор Ж. Мартов и мы с М. Штраухом. Она строилась как непринужденный мимоходный разговор между ними — Ленин торопился по делу, Шадрин искал кипяток. Однако на организацию этого короткого эпизода, на поиск его пластического рисунка съемочная бригада потратила не менее двух смен — сняли, кажется, в конце третьей смены. ‹…›
Эпизод в Смольном снимался на студии. Здесь прекрасные ленфильмовские художники точно скопировали весь длинный коридор Смольного, где происходила наша встреча. Рельсы были протянуты вдоль всего коридора «Смольного», начиная от двери кабинета Ленина, откуда он выходил, и кончая комнатой «оперативников», куда он шел. Рельсы лежали не только по прямой. На их пути имелись повороты, ступени, перильца, колонна и прочее. По рельсам ходила специальная тележка с кинокамерой и оператором, двигался и микрофон. Вся эта техника была согласована с движениями актеров, которые то спешили, то замедляли ход, то останавливались, то снова шли. Сколько раз пришлось Мартову проехать с кинокамерой по этому пути! И при этом непрерывно наблюдать за режимом света, спрятанного то за одной декорацией, то за другой.
Но не легче была и задача актеров. Если они не «обживут» все путевые препятствия, то в процессе диалога они могут сбиться, утерять главное — искренность общения друг с другом. Тогда получится только видимость того, что Шадрин и Ленин слушают друг друга. Эта сцена требовала от актеров подлинного общения. И Юткевич скрупулезно добивался его от исполнителей. Успех этой сцены, подготовленный дисциплинированностью и ответственностью всего коллектива, стал залогом успеха фильма. В этой сцене, ключевой для всей моей роли, я смог себе сказать, что я стал Шадриным. Кстати, Юткевич всегда начинал работу над ролью с ключевой сцены или даже с ключевой фразы.
Мне нравилось, что он репетировал не столько саму сцену, сколько материал образа, теребя творческую фантазию артиста. Его принципы — быть предельно внимательным к природе актера, к его индивидуальности, обязательно добиваться от него импровизационности. И еще — дисциплина, юмор. Да, юмор. При всей серьезности фильма определенная комедийность образа Шадрина задана Погодиным. Комедийность вообще в характере всей драматургии Погодина. И, следовательно, использование комедийных приемов игры в роли Шадрина вполне закономерно.
Но юмор для этого образа был не самоцельным. С его помощью я передавал психологические и даже социальные черты образа. Приведу лишь один пример. Шадрин с фронта попадает в Петроград. Он еще не стал революционером и вообще слабо ориентируется в происходящем. И тут Чибисов сагитировал его идти реквизировать буржуйский дом. Шадрин делает вид, что для него это «пара пустяков», но на самом деле по вековой крестьянской привычке он отчаянно боится входить в господский дом с парадного входа. Эти противоположные чувства моего героя я выразил одной деталью: Шадрин, подзадориваемый Чибисовым, решительно нажимает на кнопку звонка... но от внутреннего смятения палец его словно деревенеет или примерзает к кнопке. Он никак не может отпустить звонок, даже когда дверь открыли.
Юмор этой ситуации был понят зрителями. 

Тенин Б. Фургон комедианта. М.: Искусство, 1987.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera