В эти годы ‹…› Максим был постоянной моей ролью, основной моей работой. Что бы я ни делал, чем бы ни занимался, а образ этого человека постоянно был при мне и во мне. Постоянно в голове сидела забота о нынешних его приключениях и о будущей судьбе — как-то сложится дальше его биография, что с ним случится,
кем и каким он станет в следующем своем появлении на экране. Я все раздумывал и примерялся к тому, как дальше раскрывать его образ, как усложнить его характер, какие новые черты этого человека открыть людям. ‹…›
К созданию образа нашего героя были причастны и многие, многие зрители, чьи отзывы помогали нам растить и воспитывать Максима. Ведь родился-то он не сразу, появление его на экране растянулось на три периода — не по задумке авторов, а по желанию тех, кто смотрел его из зрительного зала.
Поначалу были сняты годы его юношества, на этом авторы и собирались закончить свое повествование, но множество знакомых Максима потребовали, чтобы им показали и следующий этап его жизни. ‹…›
Картина должна была называться «Юность большевика». Пересказывать ее содержание не стоит, так как оно незначительно отличалось от второй ее редакции, вышедшей на экраны под названием «Юность Максима». А вот характеры действующих лиц и исполнителей изменились во многом. В первом варианте картины Максима играл Гарин, Наташу — Кузьмина. Соболевский, Каюков, Чирков изображали приятелей героя, а Кибардина — веселую мещаночку, с которой парни знакомились в кино. Уже несколько недель шли съемки, как вдруг фильмом заинтересовались в ЦК комсомола. ‹…› Кинематографисты поняли, что ЦК комсомола считает очень нужным создание этого фильма, но думает, что следовало бы делать картину о рядовом рабочем парне, ничем не выделяющемся из среды своих товарищей, чтобы его путь в большевики был типичным для рабочего человека, обусловленным и жизнью, и трудом, и средой, в которой он вырос.
Гарин — актер с очень яркой индивидуальностью, а надобен исполнитель, ближе стоящий к человеку обычному, среднему.
Вернувшись в Ленинград, режиссеры вызвали меня в свой кабинет, закрыли дверь, усадили на диван, внимательно оглядели, помолчали, переглянулись. Затем Трауберг взял со стола тетрадку, переплетенную в коричневый картон, вложил ее мне в руки, и тогда оба со вздохом сказали: «Прочтите...»
— Что такое? — спросил я.
— Прочтите, — повторили режиссеры.
Я развернул тетрадь. На заглавном листе было напечатано: «Козинцев и Трауберг. „Юность Максима“. Ленфильм».
Я взглянул на Григория Михайловича и Леонида Захаровича:
— Я читал. Сценарий у меня есть.
— Нет, — сказал Козинцев, — это не тот... это переделанный. А потом... вы читайте так, как если бы вы играли центральную роль...
— Зачем?.. Ведь Эраст Павлович...
— Эраст Павлович занят другими делами... Мы предлагаем вам играть Максима.
— О!.. — только и смог выговорить я. ‹…›
И вот началась работа, к которой я так стремился. ‹…›
Месяца два пристраивались, примерялись мы к образам своих героев, пробовали жить небольшими эпизодами их жизни. В комнатах Ленинградского дома кино впервые, неуверенно и неточно звучали голоса Наташи, Максима и их товарищей. Обыкновенные стулья преображались у нас в заводские станки. Стены помещения как бы раздвигались, и среди них будто бы проходила рабочая сходка в Озерках ‹…›.
Максим и его товарищи росли и формировались на репетициях, но все же окончательно сложились их образы на самих съемках. ‹…›
Подсчитали мы время трудов своих, и вышло, что шесть лет отдали на то, чтобы представить людям биографию Максима. Шесть лет на одну роль! Из недолгого срока человеческого пребывания на земле — много! А вспоминаются эти годы как одни из самых ярких и счастливых. Это было время, когда трудился я над главным делом своей жизни, хоть и не думал об этом.

Чирков Б. Азорские острова. М.: Советская Россия, 1978.