В этом фильме исполнение Тарханова достигает верности, полнозвучности и колоритности, свойственных его лучшим ролям на экране и на сцене. Пусть некоторым кинорежиссерам исполнение это не понравилось: одним потому, якобы, что Тарханов изобразил вместо большевика адвоката, поучающего людей, другим за резонерство исполнения, третьим потому будто, что актер не понял задач режиссуры и поэтому не справился с ними.
Эти суждения пристрастны, бездоказательны и случайны.
У нас есть больше оснований согласиться с писателями, которые
при обсуждении фильма признали работу Тарханова, по словам присутствовавшего на заседании корреспондента газеты, «до конца убедительной» (газета «Кино», от 22 декабря 1934 года).
Фильм «Юность Максима» начинается с Поливанова, главного действующего лица пролога. По утверждению Г. Козинцева, тема пролога, тема человека, раздавленного эпохой, — старая тема фэксов. Нам, однако, кажется, что между прежним толкованием фэксами темы человека и эпохи и смыслом пролога, изображающего трагическую ночь под новый 1910 год, существует лишь внешнее сходство. Новое содержание этой теме дает образ Поливанова и его толкование Тархановым. Невзрачный человек в плохоньком пальто с поднятым воротником, строгое, мужественнее лицо из-под надвинутой на лоб мягкой, круглой шляпы — таким выглядит этот герой, появившийся ночью на улицах Петербурга, подстегиваемый ветром и подгоняемый кинематографическими титрами, повествующими то о том, что «вечером его могли видеть в кафэ Филиппова»; то о том, как «он пошел на конку»; то, наконец, о том, как после нескольких встреч с друзьями и врагами он «скрылся в неизвестном направлении».
Романтика дана в прологе только по видимости, по форме, — существо же пролога отнюдь не романтическое, а реалистическое. Старый большевик бежит из Сибири и в ночь под новый год появляется в столице, чтобы начать вновь революционную работу. Он приходит в подпольную типографию и ровным, спокойным голосом диктует прокламацию: «Еще один год полицейской расправы позади, враг торжествует, но год идет за годом, и мы живем, товарищи. Мы идем в новый год маленьким, но сплоченным отрядом...». Какое большое искусство требуется от актера, чтобы в этом простом голосе, зазвучавшем на фоне пышных новогодних встреч, музыки и тостов, на фоне романтической картины мчащихся лихачей, всей бесшабашной жизни, зрители почувствовали силу, выдержку и ум большевистской партии. Тарханов делает это великолепно. Он нигде и ничего не подчеркивает, играет скромно, скупо, сдержанно. И потому доносит до зрителя убежденность большевика в правоту великого общественного дела в форме, которая импонирует больше, чем самые темпераментные речи и самые выразительные жесты.
Большинство эпизодов «Юности Максима» с участием Тарханова: сцена уличной демонстрации, сцена сходки в лесу и в особенности — сцена в тюрьме и финальная сцена производят впечатление жизненным, правдивым драматизмом. Зритель верит актеру.
Нет и тени сомнения в том, что именно так, с такой убежденностью в словах, с такой интонацией в голосе говорил в тюрьме большевик Поливанов Максиму: «Это кто же тебе сказал, что я пропадать хочу. Я еще жениться хочу. Внуков в социалистический университет отдавать буду... Партия возьмет тебя не пропадать, — а побеждать». Сказать это не так легко, как может показаться вначале. Даже очень хороший и опытный актер рискует сорваться на ложный пафос и наигранный тон. Тарханов решает эту сложную актерскую задачу с честью, решает правильно потому, что к этому решению он приходит не извне, а изнутри, из внутреннего понимания образа героя, из глубокого проникновения в чувства и мысли старого подпольщика. Оттого и финальные слова Поливанова «Шагай, Максим! Хорошо шагай! Помни, кто ты есть — питерский большевик» звучат полновесно. Лишь на секунду показано в фильме лицо актера — мудрое, спокойное, уверенное: большую часть последних слов актер произносит за кадром. Но и закадровые слова говорят зрителю не меньше, чем слова, сказанные в кадре. В них много настоящей поэзии, и они воздействуют, как музыка, с огромной эмоциональной силой.
Иезуитов Н. Актеры МХАТ в кино. М.: Госкиноиздат, 1938.