«Чапаев» родился из любви к отечественному кино. Другого в моем детстве, строго говоря, не было. Были, конечно, французские комедии, итальянские мелодрамы и американские фильмы про ужасы капиталистического мира. Редкие шедевры не могли утолить жгучий голод по прекрасному. Феллини, Висконти и Бергмана мы изучали по статьям великих советских киноведов.
Зато Марк Бернес, Михаил Жаров, Алексей Баталов и Татьяна Самойлова были всегда рядом — в телевизоре, после программы «Время». Фильмы Василия Шукшина, Ильи Авербаха и Глеба Панфилова шли в кинотеатрах, а «Зеркало» или «20 дней без войны» можно было поймать в окраинном Доме культуры, один сеанс в неделю.
Если отставить лирику, «Чапаев» вырос из семитомной энциклопедии «Новейшая история отечественного кино», созданной журналом «Сеанс» на рубеже девяностых и нулевых. В основу этого издания был положен структурный принцип «кино и контекст». Он же сохранен и в новой инкарнации — проекте «Чапаев». 20 лет назад такая структура казалась новаторством, сегодня — это насущная необходимость, так как культурные и исторические контексты ушедшей эпохи сегодня с трудом считываются зрителем.
«Чапаев» — не только о кино, но о Советском Союзе, дореволюционной и современной России. Это образовательный, энциклопедический, научно-исследовательский проект. До сих пор в истории нашего кино огромное количество белых пятен и неизученных тем. Эйзенштейн, Вертов, Довженко, Ромм, Барнет и Тарковский исследованы и описаны в многочисленных статьях и монографиях, киноавангард 1920-х и «оттепель» изучены со всех сторон, но огромная часть материка под названием Отечественное кино пока terra incognita. Поэтому для нас так важен спецпроект «Свидетели, участники и потомки», для которого мы записываем живых участников кинопроцесса, а также детей и внуков советских кинематографистов. По той же причине для нас так важна помощь главных партнеров: Госфильмофонда России, РГАКФД (Красногорский архив), РГАЛИ, ВГИК (Кабинет отечественного кино), Музея кино, музея «Мосфильма» и музея «Ленфильма».
Охватить весь этот материк сложно даже специалистам. Мы пытаемся идти разными тропами, привлекать к процессу людей из разных областей, найти баланс между доступностью и основательностью. Среди авторов «Чапаева» не только опытные и профессиональные киноведы, но и молодые люди, со своей оптикой и со своим восприятием. Но все новое покоится на достижениях прошлого. Поэтому так важно для нас было собрать в энциклопедической части проекта статьи и материалы, написанные лучшими авторами прошлых поколений: Майи Туровской, Инны Соловьевой, Веры Шитовой, Неи Зоркой, Юрия Ханютина, Наума Клеймана и многих других. Познакомить читателя с уникальными документами и материалами из личных архивов.
Искренняя признательность Министерству культуры и Фонду кино за возможность запустить проект. Особая благодарность друзьям, поддержавшим «Чапаева»: Константину Эрнсту, Сергею Сельянову, Александру Голутве, Сергею Серезлееву, Виктории Шамликашвили, Федору Бондарчуку, Николаю Бородачеву, Татьяне Горяевой, Наталье Калантаровой, Ларисе Солоницыной, Владимиру Малышеву, Карену Шахназарову, Эдуарду Пичугину, Алевтине Чинаровой, Елене Лапиной, Ольге Любимовой, Анне Михалковой, Ольге Поликарповой и фонду «Ступени».
Спасибо Игорю Гуровичу за идею логотипа, Артему Васильеву и Мите Борисову за дружескую поддержку, Евгению Марголиту, Олегу Ковалову, Анатолию Загулину, Наталье Чертовой, Петру Багрову, Георгию Бородину за неоценимые консультации и экспертизу.
Михаил Ульянов, один из корифеев советского искусства, продолжает активно играть на сцене и сниматься в кино. В этом смысле он исключение среди тех, кто определял этот самый актив в течение тридцати лет. В чем тут дело? Почему секретарь, доброволец, великий полководец, председатель, «любимец народа» (то есть и Киров, и Ленин), мастер главных советских масок не потерялся в гуще борьбы за новое? Наверняка не потому, что был мастером других масок, вроде императора Диона, императора Наполеона, злодея Ричарда и Бригеллы, и готов продолжить с ними игру. Ведь он по-прежнему свой. И более того: как раз родовая принадлежность Михаила Ульянова прошлому делает его столь интересным для настоящего.
Сергей Соловьев в «Доме под звездным небом» так, прямо с потрохами, и монтирует самого Михаила Ульянова (с его общественными заслугами, ролевыми выступлениями в политике) — с героем по фамилии Башкирцев, по имени Андрей Николаевич. На его месте не мог оказаться кто-нибудь другой из актеров этого ранга. Не мог потому, что Ульянов сохраняет до последнего свой выдающийся темперамент, который еще требует отдельного и обстоятельного описания. Темперамент плохого хорошего человека. До мозга костей «нашего», но то и дело срывающегося, совершающего ошибки — взрывного, прямолинейного, упрямого. Короче говоря, мужика одновременно вздорного и неукротимого в поисках правды. Вторым призывом подобных искателей стали деревенские рассерженные Василия Шукшина, враги города и его благ, самородки, выскочки и самоеды. Героя Михаила Ульянова, однако, беспокоит не расслоение деревни, а совесть. Вспомним хотя бы его Кима (имя звучит как вечевой колокол эпохи) из фильма Глеба Панфилова «Тема». Писателя, потерявшего совесть и ищущего ее вдали от столичного Дома писателей, в «глубинке». Совесть обращается у Ульянова в страсть, доводящую до бунта, абсурдных поступков, до ядовитой комедии. Абсурд Михаил Ульянов ищет и встречает как своего врага-вдохновителя, как источник своей творческой ярости. Он может превратить человека в дикое животное, человекоподобного зверя («Без свидетелей»), в бессильного великана, в трагипаяца (Чарнота, «Бег»), в гранитную глыбу гнева.
Ярость и гнев — основные актерские краски. У этого «маршала» эмоций своя тактика. Сдержанный Ульянов — только передышка драмы, пауза перед взрывом. Терпение и кротость влюбленного секретаря райкома — интермедия между атаками. Слезы (поддержанный народом председатель колхоза) — патетический пик. В кульминации — раскат страсти и пылкость, которой позавидовал бы оратор Конвента. Так что Михаил Ульянов и его реакция на новый абсурд — тема не только не устаревшая, а совершенно оправданная, хотя отныне не оптимистическая и не гневная, а, скорее, ноющая, как застарелая рана. Никто лучше него не передаст всей, так сказать, гаммы чувств непосредственной души перед нашествием дьявола.
Для Соловьева «Дом под звездным небом» — третья часть трилогии о нашем человеке на переломе. На этот раз о старом человеке. А с другой стороны, эта история является частью дилогии.
В Башкирцеве явлена Система, эта малоподвижная масса, которая лишилась своего инерционного порядка и уже не способна к обороне. Колосс впадает в летаргию и спит на ходу. Башкирцев грозен по привычке, на самом деле руки опустились, и кулаки бессильно лежат в карманах. Он «глотает» все, что подается в меню Компостерова, стукача, затейника-инфернала и трансвестита.
Это укрощение укротителя огня.
На лице Башкирцева одно выражение — усталость, она словно сжимает лицевые мышцы, медленно застывая и превращаясь в еще одну ульяновскую маску. Думаю, что это выражение не наиграно, оно искренне и правдиво. Здесь тоже соединились настоящий Михаил Ульянов и типизированный Башкирцев. Его сжатые губы и тяжелые, еле поднимающиеся веки (особенно сильна крохотная сцена с доктором-психотерапевтом), это депрессивное спокойствие — не что иное, как сдача оружия и окаменение, готовый бюст на аллее героев.
После роли Башкирцева попытки привлечь Михаила Ульянова в качестве «народного артиста» в псевдонародные проекты («Сочинение ко Дню Победы» и «Зал ожидания») не могут быть восприняты всерьез. Но можно и не сдавать оружие. Такое послесловие приготовил для Ульянова Станислав Говорухин в фильме «Ворошиловский стрелок». Пенсионер, старик, берущийся за винтовку, чтобы отомстить за насилие, выражает не личное, а массовое бессилие. Самосуд Говорухин защищает, как и милиционер (представитель власти!) в фильме защищает, покрывает преступление. Раздражение и гнев — это не только настроение режиссера в последние годы, это настроение его «народного» фильма, общественный его пафос. «Старое ружье» называлась французская картина о бессилии и мести, но вспомним, что ожидало в финале ее героев: душа облегчилась, но дух помутился. Стрелок отделался легко, он возвращается к пенсионному покою. Для Михаила Ульянова, «актера выдающегося», такой итог не по масштабу — слишком прост и бесстрастен.
Горфункель Е. Ульянов Михаил // Новейшая история отечественного кино. 1986–2000. Кинословарь. Т. 3. СПб.: Сеанс, 2001.