Собственно, почему я был выбран на эту роль? С моим утверждением на роль Кима Есенина происходили драматичнейшие события. Панфилов долго приглядывался ко мне. Я был для него и лаком, и подозрителен, и опасен. Почему? Потому что ему нужно было сочетать корневую систему народного типа и в то же время изолгавшуюся элитарную фигуру из московского Дома литераторов. Это сочетание живого корня и странного плода и обусловливало сложность выбора исполнителя. Буквально в последний момент Панфилов позвонил мне, сказал: «Извините. Я перед вами виноват, но иначе не могу. Беру Алексея Баталова». Сердце у меня, конечно, дрогнуло. Но постарался быть спокоен: «Ладно. Вам виднее».
Как я понял, в Баталове привлекала возможность очень точно выразить сегодняшнюю оценку этой личности. Идейную оценку.
Но, вероятно, в этом случае не получалась в нужной мере другая часть образа. Получался герой перекати-поле. Спустя три дня Панфилов позвонил снова и снова попросил извинения. Наверное, ему нелегко было ставить теперь уже Баталова в неловкое положение, но, ничего не поделаешь, такова режиссерская профессия. Панфилов мучительно искал точное сочетание нужных по замыслу черт: в каждом из возможных вариантов было бесспорно одно и проблематично другое. В конце концов он пошел на риск работать со мной. Правилен был его выбор или нет, теперь уже об этом поздно спорить. ‹…›
Когда мы начали работать, я, как вахтанговский актер, настаивал на том, чтобы играть некоторое отношение к этому герою. Я, умный артист, знаю цену этому человеку и говорю о том зрителю. Мы довольно долго спорили, Панфилов меня переубедил и, конечно, оказался прав. Иначе получилась бы еще одна роль-демонстрация: актер демонстрирует зрителю характер. А режиссер потребовал быть этим характером, пережить с ним всю человеческую гамму боли. Обид, понимания своего старения-падения.
В общем-то, я актер более или менее самостоятельный, не отдаюсь полностью режиссеру, но бывают иные случаи — именно так обстояло на этот раз. За Панфиловым я шел, как дитя за цыганской скрипкой, верил ему во всем. Причем не потому, что я такой доверчивый, — просто осознавал, что он этот характер лучше меня видит, чувствует, понимает. Ким Есенин для меня все-таки был фигурой во многом загадочной, поначалу я пытался найти к нему ключ с совершенно другой стороны, а потому перестраиваться было не так-то просто. Без веры режиссеру ничего бы не получилось.
Панфилов Г., Червинский А. Тема: Киносценарий. М.: Искусство, 1989.