В «Перекопе» режиссер остается верным романтическому направлению кино. Картина насыщена кинематографическими метафорами. В тройной экспозиции возникают панорамы Петрограда — оплота самодержавия. Экран заполняют монументы царей, дворцы. И украинское село. Согбенные фигуры, плачущие над убитыми бедняками женщины.
И. Кавалеридзе показал, как война нарушает течение жизни. Крестьянин, заболевший на войне тифом, спрашивает у возницы, везущего его на телеге:
— По озимым везешь?
— Мы не сеяли, — отвечает возница.
И на экране — трупы умерших от тифа, убитых на войне крестьян. Из наскоро засыпанных могил торчат закоченелые руки. «Кто сеял?» — спрашивает титр. Тотчас на экране возникают идущие танки. И надпись: «Мы сеяли».
Но, утверждает режиссер, волю народа к жизни сломить невозможно.
На стройку завода идут женщины. Из-за отсутствия топлива останавливаются домны — и люди разбирают заборы своих домов, а затем и сами дома, чтобы обеспечить завод топливом.
Этот метафоричный, по мысли режиссера, эпизод был понят частью зрителей и критики буквально и вызвал сомнения в соответствии его жизненной логике. Так, В. Левчук, отмечая в рецензии на фильм «своеобразие формы» картины, ощущая, что «режиссер открыл новую школу кинематографии», тем не менее недоумевает: «...Утверждать, что рабочий разбирает даже свою хату на топливо для завода, — это наивно и, с точки зрения диалектического мировоззрения — неправильно». [1]
А в это время идет бой за Перекоп. Отступают белые. Панически бегут на пароходы. Драматизм этих эпизодов Кавалеридзе подчеркивает ураганом. «Революционный ливень вышел, — писал режиссер. — И не на тридцати метрах светотени, а на больших просторах. Натура, а скульптурная выразительность. Ближе к кинематографической правде, а офорт».[2]
«Скульптурная выразительность» «Перекопа» проявилась и в индустриальном пейзаже — олицетворении новой жизни, и в том, как обыгрывает режиссер в финале картины «Памятник Артему», одному из выдающихся деятелей партии. Этот памятник воплощает здесь несокрушимость революции и ее завоеваний, равно как Перекоп для Кавалеридзе эквивалентен понятию «энтузиазм». Поэтому изображение памятника Артему режиссер монтажно соединяет с картиной действующего завода, которую в свою очередь сменяет надпись: «Еще один Перекоп возьмем!» Потом — снова домны и снова надпись-лозунг: «Бои продолжаются. Перекоп не один еще будет!»
Тему трудового энтузиазма И. Кавалеридзе продолжил в фильме «Штурмовые ночи». Здесь, как и в «Перекопе», режиссер точно определяет место действия. Если «Перекоп» дает картину Донбасса, то действие «Штурмовых ночей» разворачивается на фоне строительства Днепрогэса и Харьковского тракторного завода. Режиссер включает в сюжет картины документально снятые кадры строек.
Оператор Н. Топчий особенно интересно снял стройку при режимном освещении и ночью, при свете прожекторов. Эти кадры полны динамики, подлинного напряжения «штурмовых ночей» труда.
При всем экспериментальном характере фильмов И. Кавалеридзе, они были проникнуты искренним стремлением режиссера откликнуться на насущные вопросы современности.
Щепотьев С. Одесская киностудия в 1930-е // Вопросы истории и теории кино. Вып. 2. М.: ВГИК, 1975.