Группа М. И. Ромма снимает фильм «Ленин в Октябре» — по меркам того времени работа выдающаяся, не имеющая себе равных. Она делается в экстремальных, героических условиях, когда правительственный срок сдачи ленты — праздник 20-летия Октября, т. е. 7 ноября. И ни днем позже. Прекращены, приостановлены едва ли не все остальные картины. Главная студия страны, по сути дела, отдана Ромму. До срока остается всего три недели, а со Щукиным в роли Ленина не снято еще ни метра. То есть картины по существу нет, и Ромм прекрасно понимает, как будет квалифицирована ситуация: невыполнение указания товарища Сталина, саботаж, вредительство. Разумеется, в 1937 году это конец.
То, что заботит режиссера, мы сегодня сочли бы нормальными производственными трудностями. По-человечески режиссер, не преодолевший планку производства, должен подвергнуться отстранению от картины, ироническим оценкам коллег, ну, максимум, уйти со студии[1]. Но в зловещем контексте 1937 года
по-человечески не поступят. Ромм обречен. Он будет либо героем, лауреатом и народным артистом, либо — лагерной пылью.
Главным виновником своих бед Ромм считает Платона Керженцева, председателя Комитета по делам искусств. По мнению Ромма, Керженцев проявляет тупое упрямство, не отпуская Щукина из вахтанговского театра на Мосфильм, где актер давно утвержден на роль Ленина. Что должен делать Михаил Ильич? Жаловаться начальству? Верно. Вот он и жалуется. Приведем отрывок из воспоминании Ромма:
«В тот же день я написал письмо тов. Сталину и тов. Молотову. Излагая обстоятельства дела, я просил их дать указание о полном освобождении Щукина из театра до 1 ноября. Я писал, что если такое указание будет немедленно дано, то я успею, несмотря ни на что, снять картину к сроку. Признаться, и я в то время сам почти уже не верил, что это физически возможно...
Назавтра Керженцев получил указание предоставить мне Щукина.
Он созвал совещание с представителями Театра Вахтангова... Керженцев торговался со мной, как на базаре: сначала он предложил мне 2 дня в неделю, затем 4, 5 дней, но я требовал все 7 дней в неделю. Совещание кончилось ничем. Взбешенный Керженцев и представители Вахтанговского театра ушли в одну сторону, а я — в другую. Ночью мне позвонили и передали, что Щукин предоставлен мне с сего числа по 1 ноября целиком. Ясно, что Керженцев получил вторичное указание от руководителей партии и правительства.
Это было 11 октября. У меня оставалось фактически 18–20 дней».
Не станем излагать дальнейшие перипетии съемок фильма — здесь не они важны. Напомним только, что Сталин смотрел готовую ленту 3 ноября 1937 года и одобрил ее. Заметим, что Керженцев в своем противостоянии Ромму, конечно, тоже рисковал страшно. Особенно это ясно из замечания о том, что он выполнил правительственное распоряжение не с первого раза, а получил вторичное указание. Такая «вольность» могла дорого обойтись. Керженцев, не раз сам выступавший гонителем людей искусства, отлично это понимал.
Оговоримся: мы не ставим перед собой задачу обелить Ромма и осудить Керженцева или — наоборот — Ромма затоптать, а Керженцева оправдать. Повторяем: все, рассказанное здесь, есть нормальный производственный конфликт, случившийся в ненормальное, кошмарное время. И потому чреватый для его участников неадекватными последствиями. Предположим, в октябре 1937 года Сталин решил убрать крупного функционера Керженцева — тогда чисто деловая жалоба режиссера становится «ложкой к обеду». Обратный случай — Сталину угодно «изъять» Шумяцкого и Ромма, разогнать Мосфильм. Тогда роковую роль может сыграть случайная жалоба Керженцева. А может и не сыграть. Как выйдет...
Ромм недаром называл себя счастливчиком. Рассказанная здесь история закончилась для него удачно. И не только потому, что он пожинал лавры за фильм «Ленин в Октябре». Но и потому, что Платон Керженцев мирно дожил век и умер в своей постели в 1940 году.
Листов В. Осторожно, архивы... // Киноведческие записки. 1991. № 9.
Примечания
- ^ Для сравнения: 50 лет спустя все это случилось на студии
им. Горького — на картине «Двадцатый век».