Ещё студентом Театрального института на Моховой Леонид Мозговой впитал в себя премудрые истины актерского дела.
Одна из них: строя образ идти от себя. То есть не от образа — к себе, а от себя, от своей индивидуальности — к образу. По системе Станиславского.
Соглашаясь, студенты шутили (и шутят до сих пор):
— Иди от себя — и как можно дальше!..
Если взглянуть на работы Леонида Мозгового в кино, трудно удержаться от возгласа:
— Дальше — некуда!
Так противоположны перевоплощения, «уходы от себя» — к образам экрана. Один из них — Антон Чехов, с его мягкой отзывчивостью, грустноватым юмором, чьи раздумья сопровождает за кадром лирика Чайковского... Другой — Адольф Гитлер, тоже совсем не элементарный: повелевающий маньяк, с одной стороны, а в то же время — в партикулярной его сути — озирающийся в испуге, ничтожный...
И наконец, Владимир Ульянов, застигнутый болезнью, томящийся последний срок в Горках, в изоляции, под надзором не просто медицинским (сбоку нет-нет, да и возникнет внимательный, молчаливый Сталин...). Упадок сил сменяется вдруг приступом бешенства: опрокинут обеденный стол со всем содержимым. Грохот. Стоны. Крик. Бунт в застенке...
Образы, воплощенные актером, не просто явные, непривычные, явленные нам заново. Они противоположны по сути, по человеческому (или нечеловеческому) содержанию. Актер далеко уходит от себя — и всегда в разных направлениях.
Золотницкий Д. Он ушел от себя к Чехову, Ленину, Гитлеру // Невское время. 2001. 16 мая.