Леонид Мозговой:
— Мансарду «Ленконцерт» предоставил мне в качестве временного жилья. 17 апреля 1996 года мы сыграли премьеру, и зритель, сам того не подозревая, стал приходить ко мне домой. Потом я съехал отсюда, а «Смешной» остался. В нашем спектакле нарушены законы театра. Это своего рода антитеатр. Я обращаюсь к зрителю, находящемуся в полуметре от меня. Игра идет на полушепоте, на полувзгляде. В традиционном театре зритель только сопереживает. А в интерьерном, вмещающем, как у нас, 18 — 20 человек, способ общения актера и зрителя — непосредственный, от сердца к сердцу, от души к душе. Я не имею в виду те случаи, когда актеры начинают заигрывать со зрителями, вытаскивать кого-то на сцену. В таких случаях спектакль превращается в балаган, что я считаю недопустимым. Все должно быть органично и очень корректно.
Людмила Мартынова (режиссер-постановщик):
— Отказ от традиционной сцены и максимальное приближение актера к зрителю обеспечивает тот крупный план, при котором достигается эффект соучастия актера и зрителя. Эстетика нашего театра предусматривает соотнесение литературного материала и театрального пространства. Это значит, что для своих постановок мы выбираем то пространство, в котором могли бы жить литературные герои. О других постановках в мансарде речи быть не может. Мы уверены: мансарда должна принадлежать только «Смешному». Да, в этом есть что-то мистическое. Но мы уже не раз убеждались, что Смешной никого в свой дом не пускает! И в то же время сам никуда не желает выезжать! Были попытки поселить его в Музее Достоевского, он не захотел этого! Спектакли провалились! Время от времени возникали приглашения в разные города и страны, но даже на Авиньонский фестиваль поездка не состоялась. В Авиньоне не было найдено адекватное мансарде театральное пространство, которое могло бы Смешного устроить, и он взбунтовался!
В «Смешном», по-видимому, все соединилось: мечта актера, его одержимость материалом, и наша — Мозгового, моя и Розы Абрамовны Сироты — любовь к Достоевскому, к Петербургу Достоевского и к Петербургу вообще. Думаю, что любовь и постижение Достоевского у меня от Розы Абрамовны, моей духовной и творческой матери.
Иногда мне кажется, что «Классический театр», несмотря на все трудности нашего бытия, жив благодаря Достоевскому и Смешному. Смешной — это уже не артист Мозговой и не режиссер Мартынова. Это какая-то другая реальность, которая существует независимо от нас. К Смешному, а значит, и к Достоевскому приезжают люди со всех концов мира — из Хельсинки, Парижа, Лондона, Нью-Йорка, Токио. К Смешному обращены телефонные звонки с вопросом, где и когда можно посмотреть спектакль. Своей, самостоятельной жизнью, независимой ни от создателей, ни от обстоятельств, давно уже живет и сам спектакль. И это радует. Радует и достаточно пристальное на сегодня внимание к спектаклю театралов города. На него просятся актеры, режиссеры, критики. Прошло время необъяснимого невнимания и стыдливого неупоминания о нас в прессе, что тоже не может не радовать. Хотя, по большому счету, и Бог-то с ними, со всевозможными знаками отличия, суета все это. Главное ведь остаться не на газетных полосах, а в душах людей. И Смешному, кажется, это удается.
Желтов В. «Этот спектакль целого репертуара стоит!» // Вечерний Петербург. 2015. 12 октября.