Вообще, я должен был стать летчиком. Я родился в Туле, мой отец был военным, и наша семья моталась по стране из гарнизона в гарнизон. Я сменил шесть школ. Сколько себя помню, с детства пел, читал стихи. До сих пор храню радиоприемник, который мне вручили в десятом классе за исполнение стихотворения в прозе Тургенева «Как хороши, как свежи были розы...»
После школы я побоялся поступать в театральный институт и пошел по стопам отца, поступив в летное военное училище в Актюбинске. В училище, где я проучился год и выступал в самодеятельности и драмкружках, ко мне однажды подошел инструктор по пилотажу и сказал, что самолеты надо любить так же, как и театр. После этого я ушел из училища и твердо решил поступать в театральный институт.
Два раза я поступал во ВГИК, но не поступил, после чего приехал в Ленинград и поступил в Театральный институт на курс к Борису Вольфовичу Зону, удивительному и талантливейшему человеку. Моим педагогом по речи была Ксения Владимировна Куракина, которая очень помогла мне в выборе специализации. Повезло мне и на однокурсников, среди которых были такие известные имена, как Лев Додин, Виктор Костецкий, Ольга Антонова, Наталья Тенякова, Владимир Тыкке, Леонард Сикерин.
В молодости я много работал на телевидении. Как-то раз сыграл там руку Пушкина: меня проносили — и только рука моя торчала.
Пять лет я проработал в Театре музыкальной комедии, после чего ушел на литературную эстраду в «Ленконцерт» и долгие годы работаю там. В августе 1991 года мне посчастливилось попасть на пробы к Сокурову на роль Чехова в фильме «Камень». Я сыграл великого писателя в этой удивительной картине. С этого момента началось мое сотрудничество с этим прекрасным режиссером. Я поверил ему и не прогадал.
Работалось с Сокуровым удивительно легко. За долгие годы я ни разу не услышал от него не то чтобы бранного слова, а даже разговора на повышенных тонах. И хотя Сокуров все время повторяет, что он не актерский режиссер, достаточно побывать у него хотя бы на одном дне съемок, чтобы понять, как он любит и ценит актеров. На его репетициях постоянно звучит классическая музыка, это непередаваемые ощущения.
Когда мне предложили сыграть Адольфа Гитлера, я испытал шок. В обморок я, слава богу, не упал, потому что Сокуров предварительно предложил мне сесть. В то время я уже ни на что не надеялся в кино и пришел к нему совсем по другому поводу. А Сокуров отвел меня в коридоре в какой-то укромный уголок и выдал... Я начал отнекиваться, говорить, что не похож. Единственное, что в тот момент помогло мне решиться — мой опыт. А потом помог Сокуров. Ему я верю безоговорочно. Все, что он делает — это глубоко и серьезно.
Первым делом я пришел домой, взял свою фотокарточку и пририсовал ей усы. Вроде, похож. На поиски грима Гитлера ушли сутки. А во время съемок процедура грима занимала с утра четыре часа. Потом были съемки по шесть часов. А вечером я просто смотрел хронику, записывал все характерные жесты Гитлера.
Ленина было жалко, а Гитлера — нет. Это чувство появилось во время просмотра уже готовой картины. Потому что, когда работаешь, об этом не думаешь. Если русский человек моего поколения об этом задумается, то вся работа пойдёт прахом. И тогда нельзя браться за такую роль. А вот показать Гитлера как человека... Это задача задач. Хорошо написал Эрих Фромм: «пока мы не поймем Гитлера как человека, мы не поймем суть фашизма».
Я не хотел быть просто световым пятном в кадре. Я эту фразу часто повторяю, когда разговор заходит о кино. В нашей профессии, мне кажется, очень важно чувство собственного достоинства. Так учили нас педагоги. Никогда не буду унижаться ради ролей. Я человек тихий, но упрямый.
Когда мы заканчивали «Молох», я знал, что уже есть сценарий про Ленина. Начал прикидывать, кого могу сыграть по фактуре? Может, Сталина, может, Дзержинского... Но вообразить себя в роли Ленина просто не мог. Сокуров предложить-то мне предложил, но сам на первый грим не пришёл. А вечером, как мне рассказывали, он спрашивает гримершу: «Ну как? Похож?» На следующий день пришел и говорит: «Если наш фильм получится, как этот грим, то дело — в шляпе!»
В школе я, конечно, был пионером, комсомольцем. И очень активным. Но когда трижды подряд не поступил в институт, то понял, что надо заниматься профессией. Мой папа был коммунистом. Окуджава был коммунистом. Не все же были сволочами! Но жили-то мы в уродливом несвободном обществе. Писали: «Мы — не рабы, рабы — не мы», оставаясь рабами внутри себя. Теперь ситуация абсолютно другая. Конечно, нынешнее общество можно и материть, и ругать, но ты можешь любить все, что хочешь, и говорить все, что хочешь, и тебя за это не посадят. А в те времена... Отец только после 1953 года сказал, что его отчим был посажен.
Окуджава занимает огромное место в моей жизни. Мое становление как человека и актера происходило в шестидесятые года прошлого столетия, когда такие имена как Окуджава были символами нового времени, символами свободы. Его песни удивительно похожи на него самого, такие же простые и мудрые. Я познакомился с Окуджавой в 1982 году. Мы с коллегами показали моноспектакль по его произведениям, он остался очень доволен. А впоследствии пригласил меня в Москву с этим спектаклем в Дом актера.
Так завязалось общение. Окуджава как подлинно интеллигентный человек, мог спокойно разговаривать с любым человеком без взгляда сверху с позиции известности и звездности. Я действительно горжусь знакомством с ним, это был выдающийся человек.
Внутренний борьбы между разумом и чувствами на съемках «Тельца» у меня не было. Потому что в сценарии был написан прежде всего человек. Я много прочитал про Ленина. Много нашел интересных воспоминаний, изданных до 1937 года. Например, когда во время спора с одним из меньшевиков в Париже на улице Ленин не отпускал своего визави, держа его за пуговицу пиджака. А тот все порывался уйти. И было в подобном жесте столько его одиночества... В картине Сокурова я воспроизвел эту мизансцену, когда Ленин не отпускает Сталина, навещавшего его в Горках. Для меня эта роль — покаяние, хотя я человек абсолютно нерелигиозный.
Кто-то из московских критиков написал однажды по поводу моих взглядов на отношения режиссера и актера: «Мозговой кичится тем, что им водят, как указкой». А я во время съемок картины действительно мечтал, чтобы Сокуров мною так бы и руководил. Получилось у нас с Александром Николаевичем достаточно интересно. Он лепил меня как некий полый сосуд. А мне предстояло его наполнить.
После Сокурова я не могу позволить себе сниматься во всякой ерунде.
То, что меня не узнают, как раз моя заслуга. Как актер, умеющий перевоплощаться, я нисколько не комплексую насчет неузнаваемости. Слава Богу, что не говорят в спину «Вон, Ленин пошёл!» Автограф спрашивали только два раза.
То же касается популярности, то за долгие годы я уже привык к определенному образу жизни и рад, что вокруг меня нет шумихи и идолопоклонничества. Кстати, на эту тему однажды произошел курьезный случай. В годы, когда я работал в «Ленконцерте», один поклонник моего творчества просто забрасывал Министерство культуры требованиями присвоить актеру Мозговому звание Народного артиста СССР «или более того».
Скажу вам честно, большого восторга на каннской лестнице я не испытал, но не скрою: было приятно. Я радовался, глядя на Сокурова, как он весь переменился на этой лестнице, стал улыбчивым и размягченным. С ним такое редко бывало. Причем все мы были в смокингах, и это придавало нам вес в глазах светского бомонда. Если бы они узнали, что смокинг мне купил «Ленфильм», наверное, очень удивились бы. Я и сам до сих пор удивляюсь, как это могло произойти.
Не будучи оригинальным скажу, что звания — это отрыжка капитализма, но в нашей стране они по-прежнему имеют определенный вес, к ним стремятся. Для меня главным являются не призы, награды и звания, которые, безусловно, приятно получать, а ощущение собственной самостоятельности и возможность общаться с такими личностями, как Сокуров.
Театр постоянно живет в моей душе. Продолжаю играть в моноспектаклях. У меня все спектакли любимые, но особенно — петербургская фантазия «Смешной» по рассказу Достоевского
«Сон смешного человека». Играю в настоящей мансарде на Петроградской стороне для двадцати человек, поскольку больше это помещение не вмещает. Получаю истинное удовольствие от общения со зрителями, сидящими в полуметре от меня.
На улицах не узнают, но в Каннах аплодируют стоя. [Беседовал Сергей Ильченко] // Невское время. 2002. 5 апреля.
«Театр жив внутри меня». [Беседовал Дмитрий Мальцев] // Российская газета. 2002. 9 августа.
Музейный артист. [Беседовала Светлана Мазурова] // Российская газета. 2009. 23 июля.
«За Ленина мне не стыдно...» [Беседовал Владимир Желтов] // Театральные ведомости. 2001. № 8-9
Сыграть бы ещё хорошую роль у Сокурова. [Беседовала Светлана Мазурова] // Культура. 2009. № 34.
Благодаря Ленину я надену смокинг в Каннах. [Беседовала Любовь Лебедина] // Российская газета. 2001. 16 мая.