Мало кто из артистов по облику, типу, темпераменту и складу характера так явно совпадал с образом современного положительного героя, как наш Кирилл Лавров. Кинематограф пользовался этим его качеством потребительски, а Г. А. Товстоногов — умно и парадоксально, заботясь и о спектакле, и об артисте.
Художественному руководителю театра партийное начальство инстинктивно не доверяло, а Лаврова, наоборот, всегда считало «своим» и, набирая как мастер в работе с Георгием Александровичем, он рос не только в актерских чинах, но и по общественно-партийной линии — депутат, делегат, лауреат, член обкома, герой. Все регалии, кроме партийных, доставались и беспартийному худруку, но, судя по отголоскам, с большим скрипом. Конечно, это — область специальная, и все перипетии наградных сюжетов другие знают лучше меня, но и непосвященному в подробности было нетрудно понять, что восхождение Лаврова на руку нашему театру. И то, что именно ему досталась когда-то роль Ленина, а позже, после смерти Товстоногова, пост художественного руководителя БДТ, выходило как-то даже самом собой. А кому же еще?.. <...>
В первый раз Кирилл Лавров сыграл молодого Ильича в спектакле «Защитник Ульянов», и тут, как говаривают старые артисты, ему стоило «только попудриться», приладив усики с бородкой; а позже, к следующему юбилею, у нас вышел драматический коллаж из разных пьес о Ленине, названный «Перечитывая заново», где Лаврова гримировали уже всерьез, добиваясь внешнего сходства с Лениным возрастным. Я думаю, что из нескольких десятков, а то и сотен Ильичей, вышедших в том году на сцены Советского Союза, наш был самый красивый и обаятельный. Хотя, пока репетировали без парика, смотреть было интереснее. Не Ленин, а наш Кирилл в предлагаемых обстоятельствах Ленина. Товстоногов даже подумывал о том, чтобы так и выпустить его в премьере, но то ли вмешалось правоверное ленинградское начальство, то ли с этим нововведением всех опередил в Москве Марк Захаров, Кириллу, в конце концов, пришлось заказывать лысый парик. <...>
На сцене мы с Лавровым в этом спектакле не встречались, но по ходу репетиций виделись постоянно. Однажды, искренне желая помочь ему в трудном, как мне казалось, положении и определив для себя по методу Станиславского «сквозное действие» главного героя, я сказал:
— Кирилл, знаешь, мне интересно смотреть, как ты репетируешь. И я думаю, это может быть еще интереснее, если Ленин все время озабочен своим опасным опытом и совершенно не представляет себе, чем он закончится... То есть если по ходу импровизирует и не знает, что из этого выйдет. Понимаешь?.. <...>
Лавров некоторое время смотрел на меня с нескрываемым удивлением, а потом убежденно сказал:
— Этого не может быть. Он был абсолютно уверен в успехе. Абсолютно! — и пошел на сцену строить первое в мире социалистическое государство. <...>
А может быть, я стал задумываться и выступил со своим советом по причине цехового товарищества, потому что всегда ценил Лаврова как тонкого партнера и творческого человека. Играть с ним было легко и надежно, а часто и весело — и в «Мещанах», где он был Нилом, а я Петром Бессеменовым, и в «Трех сестрах» (Соленый — Тузенбах), и в «Горе от ума» (Молчалин — Чацкий). Были и другие пьесы, и другие роли. Были, правда, у нас и споры, и даже столкновения. Но все они значили меньше, чем один сблизивший нас эпизод, когда я сдавал художественному совету моноспектакль «Лица» по Достоевскому.
Когда я доиграл «Смешного человека», скупой на проявление чувств Лавров поднялся на сцену и расцеловал меня. В это время он снимался у Пырьева в роли Ивана Карамазова, и именно
Федор Михайлович Достоевский подарил нам момент братского сближения.
Рецептер В. Прощай, БДТ! Из жизни театрального отщепенца // Знамя. 1996. № 11.